Миф о добром, любимом, обожаемом, единственном, Сталине!

[Togrevlis]

про репрессии? даж странно что не сравниваются слова

Хотел написать про бисер, но как-то мелко это.
Скучно иметь дело с упертыми либерастами. Хоть бы порассуждали бы о спорных моментах. Сплошная копипаста

От упёртого тираниста и слышу. Потрудились бы сами, без даунизма, порассуждать о спорных моментах.

[Togrevlis]

Председатель подмосковного колхоза имени Владимира Ильича И.А. Буянов на сельскохозяйственных курсах инструктирует москвичей, как лучше сажать картофель

60 лет назад главной темой "Огонька", как и сегодня, была модернизация страны, точнее, ее сельского хозяйства. Именно весной 1951 года товарищ Сталин распорядился послать на работу в колхозы всю городскую интеллигенцию. И в этом решении была своя логика: в 1950 году завершилась четвертая пятилетка, итоги которой звучали как приговор сталинской колхозно-совхозной системе. К примеру, вся валовая продукция колхозов значительно отставала от довоенного уровня. Причем главной причиной неурожаев были не столько засухи, сколько нехватка рабочих рук, вызванная повальным бегством колхозников в города: за четвертую пятилетку колхозы Нечерноземья покинули более 8 млн человек (и это при том что в те годы крестьянин не мог уйти из колхоза даже на несколько дней без официального разрешения правления колхоза и общего собрания колхозников!). Что ж, ответ власти был "симметричным": если колхозники бегут в города, значит, города должны прийти в деревню. И если раньше шефство над колхозами касалось только студентов (с 1933 года все вузы "добровольно-принудительно" отправляли учащихся на один месяц убирать урожай), то теперь стали забирать всех — от рабочих до интеллигенции, включая убеленных сединами академиков. Более того, в Москве были открыты даже специальные курсы "агрономов", где любой столичный белоручка мог получить вторую профессию бульдозериста или механизатора. Сталинский эксперимент обернулся совсем не тем, что предполагал его автор: методы насильного приучения интеллигентов к земле оказались столь успешны, что горожане захотели иметь собственные приусадебные участки как личный бастион продовольственной безопасности на случай очередных причуд безумного режима. И уже в середине 1970-х свыше 65 процентов картофеля в СССР официально производилось в личных подсобных хозяйствах рабочих и служащих (исправлять эти "неудобные" цифры у власти уже не было ни сил, ни желания). Именно эти огороды и дачи и спасли страну от масштабного голода в начале 1990-х.

http://www.kommersant.ru/doc/1628668

[Togrevlis]

Голод на Неве

Холод, голод, обстрелы и болезни преследовали ленинградцев

Рукописный дневник, который ленинградский врач вела в блокадном городе, за 66 лет после окончания войны не был опубликован. Более того, о нем могли бы так и не узнать — он оказался среди мусора и его чудом спасли

Врачу, конечно, привычнее писать историю болезни, а не историю блокады. Но врач одного из ленинградских госпиталей по имени Клавдия Наумовна после изматывающей работы находила еще силы фиксировать будни блокадного города. Она заполнила записями три тетради. Эти дневники по чистой случайности нашла недавно жительница Петербурга Алла Харченко.


— В Петербурге во время ремонтов многие стали выбрасывать за ненадобностью старые вещи — журналы, газеты, книги, фотоальбомы, тетради...— рассказала Алла Борисовна "Огоньку".— Ремонт затевают внуки и правнуки владельцев этих старых вещей, а делают ремонт посторонние люди, нанятые рабочие. Таким образом вместе со старыми книгами оказались выброшенными и эти дневники.


Дневники врача Клавдии Наумовны, которой во время войны приходилось быть и терапевтом, и хирургом, написаны в форме писем 16-летнему сыну (она ласково называет его Лесик и Тюшенька). Сын находился в эвакуации, а сама Клавдия Наумовна эвакуироваться не успела. Она жила в блокадном Ленинграде, ничего не зная ни о судьбе своего бывшего мужа, отца мальчика, ни о судьбе своих родителей, оказавшихся на оккупированных территориях. Она переживала за то, что отпустила ребенка одного, и понимала, что здесь ему было бы еще хуже. Через весь дневник, наполненный любовью к сыну, рефреном проходят строчки: "Только бы выжить и тебя, родной, повидать!"


Первые записи появляются в декабре 1941-го, последние — в декабре 1942-го, когда мать добивается разрешения поехать к сыну. "Огонек" публикует отрывки из найденных дневников.


18.12.41 ...Теперь все ходят пешком, потому что трамваи не ходят. Ходят по улицам Ленинграда унылые, голодные, какие-то обтрепанные люди, и если говорят, то только об одном — о еде. Ленинград, Лесенька, голодает. Ведь почти 4 месяца мы в блокаде. Нет подвоза продуктов, нет топлива. Электростанция, несмотря на все ухищрения сволочей-гитлеровцев, уцелела, но запасы так незначительны, что электрическим светом почти пользоваться нельзя... Дома почти не отапливались в этом году. Нашу надстройку до вчерашнего дня топили, а сегодня уже не топят. Нечем. Итак, ленинградцы имеют основную триаду: холод, голод и темноту. А Вяча (отчим мальчика.— "О") добавляет: "И обстрелы". И можно еще добавить: и грязь, и вшей, и болезни, и смерть. Люди мрут как мухи. От истощения. Мы с Вячей как военные карточек не получаем, но в городе служащие и иждивенцы получают по 125 г хлеба в день, а рабочие по 250 г. Но какой это хлеб? В нем 30 процентов целлюлозы, 10 процентов дуранды (жмыха) и еще чего-то и немного муки. Он не имеет вкуса хлеба, и после него очень болит желудок. Кроме того, по карточкам до сих пор дают немножко сахару, масла и круп и какую-то микроскопическую дозу мяса. Всех продуктов при обычном питании хватило бы дней на 5-8, а потому люди теперь так истощены. Ты не думай, сыночек, что ленинградцы ропщут. Нет, они знают, что доставка даже этих продуктов стоит неимоверных усилий, но ведь от этого не легче. Умирать ведь никому не хочется. Мы, детка, питаемся в госпитале, и наш рацион примерно такой. Утром немножечко черных макарон, кусочек сахара и 50 г хлеба. В обед — суп (часто очень плохой) и на второе — либо снова немножко черных макарон, либо каша, иногда кусочек копченой колбасы, мяса и 100 г хлеба. А в ужин снова макароны или каша и 100 г хлеба. Есть чай, но сахару не дают. Скромный рацион, как видишь, но роскошный по сравнению с тем, как едят в городе...


...Уже несколько дней идет наступление почти на всех фронтах, и мы надеемся, что и на нашем фронте скоро дела изменятся. Если блокада через недели две кончится, то все-таки большинство ленинградцев выживет, а если это будет длиться еще месяца два, то большинство умрет.


23.12.41 Сыночек, поздравляю тебя с днем твоего рождения. В очень необычной обстановке встречаем мы с тобой сегодня этот день. Надеюсь, что будущее твое рождение мы будем праздновать все вместе, и обязательно с папой...


А я, сыночек, работаю сейчас по новой специальности — терапевтом. Стало поступать много очень истощенных больных, и вот пришлось переключиться. Если бы ты только знал, какие ужасные картины приходится наблюдать! Это не люди, это скелеты, обтянутые сухой, ужасного цвета кожей. Сознание у них неясное, какая-то тупость и придурковатость. И полное отсутствие сил. Сегодня я такого приняла, он пришел на собственных ногах, а через два часа умер. И в городе очень много людей умирает от голода. Сегодня моя приятельница-врач хоронила своего отца, также умершего от истощения. Она рассказывает, что на кладбище и вокруг него делаются страшные вещи — все ведут и везут мертвецов. В чем попало, большинство без гробов, просто привязанные к саночкам. Тут же возле кладбища их сваливают прямо в снег, так как некому копать могилы, а у самих сил нет. Для военных роют на кладбищах братские могилы, а гражданское население устраивается как может, или, вернее, никак не устраивается. Этих картин из времен блокады Ленинграда не забыть никогда. Прости, что в день твоего рождения, мой золотой мальчик, я пишу такие грустные вещи, но я знаю, что когда эта тетрадь попадет к тебе, все это время уже будет позади и, может быть, тебе будет интересно знать, как мы жили...


30.12.41 Ну вот видишь, лапочка, как долго я тебе не писала. Все некогда было. По вечерам у нас в комнате так холодно, что писать просто невозможно. Особых новостей за эту неделю нет. Все ждем, когда будет прорвана блокада Ленинграда, и тогда нам, наверное, станет легче жить. А пока холодно и очень часто темно. Если бы ты, лапочка, видел, как я одета, ты бы не узнал своей достаточно изящной и нарядной мамочки: на мне 3 кофточки, две пары трико, суконное платье, халат, а сверху — ватник и большущие валенки. Интересно, Вяча никогда на ночь не раздевается. Но все же мы живем лучше, чем многие в Ленинграде. А купаюсь я почти аккуратно 1-2 раза в неделю. Белье до сих пор нам стирали, и я его часто меняла. Да, одна приятная новость: в городе гражданскому населению прибавили хлеба. Служащие и иждивенцы получают теперь 200 г в день, а рабочие — 350. Мы же до сих пор получаем 300. Но мы, родной, до сих пор не голодали...


Я за эту неделю днем два раза выходила гулять по 45 минут. Хорошо погулять, когда не стреляют! Но картины, которые видишь по дороге, не очень радуют глаз: медленно бродят очень закутанные люди, трамваи почти не ходят. Говорю "почти", потому что нет-нет да вдруг неожиданно и в неожиданном месте пойдет неожиданный номер трамвая. Почти постоянно видишь, как на саночках везут покойников в гробах и без гробов, одетых очень прилично и кое-как. То тут, то там разбирают деревянные лари, заборы и уносят доски для топлива. Цифры ежедневной смертности по Ленинграду ужасающие — от 3 до 7 тысяч, говорил наш политрук...


Ну вот, а завтра будем встречать Новый год. Неважно, как встречать, а важно, каким он будет. Будем надеяться, что лучше 1941-го...


6.01.42 Здравствуй, родной! Ну давай поговорим! Так хотелось бы это сделать в прямом смысле слова. Очень уж я по тебе, мой мальчик, соскучилась. И по последним письмам чувствуется, что и ты, родной, заскучал. Мне приятно читать твои подробные и умненькие письма, но еще больше хочется видеть тебя и говорить с тобой. Когда? Не скоро, очень не скоро. Все принимает затяжной характер. А я уже начинаю уставать. Плохо сплю, а когда встаю, снова хочу спать. Нет прежней живости и нет сил. Работать стало труднее — из-за количества и качества больных, с одной стороны, а с другой, чувствую, что начинаю выдыхаться. Больных у меня около ста человек, все истощенные, голодные, злые. Всего мало: и еды, и белья, и даже воды. И только вшей много. Теперь очень часто и подолгу нет воды, нет света. А больные не перестают требовать "добавочки", чаю, соли, воды, одеял, тепла и так далее. И так все это надоело, что сказать не могу. Кажется, поставь им достаточно еды и питья — и никакого доктора им не нужно, поправятся в два счета... Кстати, и наше питание стало намного хуже. Сегодняшнее меню: в завтрак — немножко жидкой гречневой каши без жира, чаю не было (нет воды), в обед — суп из каких-то зеленых листьев без жиринки. Какого вкуса, не знаю, не пробовала. На второе — гороховая каша. Ужин: жидкая перловая каша. На день — 300 г хлеба, очень плохого. Очень скучное меню, не правда ли?..


...Вчера и сегодня очень близко слышалась артиллерийская стрельба. Говорят, много снарядов попало на Петроградскую сторону...


20.01.42 ...Никто ни о чем другом не думает и не говорит, как только о еде и смерти. Кстати, с последней сдружились, она не производит обычного впечатления. Сестра в госпитале приходит и говорит: "Как бы мне отпроситься, у меня умерли бабушка, дедушка и сестрица". Потом приехала с кладбища и рассказывает, какие теперь похороны: "Все кладбище уставлено штабелями голых покойников, мы и своих положили". А тетя Дуня эпически спокойно рассказывает: "А вот вчера двое покойников были привязаны к саночкам, а сегодня вот валяются, а саночки из-под них взяли"...


22.02.42 ...В Ленинграде почти все по-прежнему. Через пять дней — 6 месяцев блокады. Что будет дальше, сказать трудно. Но начали усиленно говорить о необходимости наведения чистоты в квартирах и дворах. Что творится на улицах Ленинграда — это уму непостижимо. Наш домик обложен испражнениями со всех сторон. И так всюду. В каждой квартире выделена одна комната, в которой вместе с буржуйкой ютятся все обитатели квартиры. Копоть, грязь ужасающая! Тетя Роза живет в одной комнате с семьей брата — 3 человека. Очень стеснена. В комнате темно, грязно, и она никак не напоминает светлый, чистый кабинет. Между прочим, в той семье есть мальчик 13 с половиной лет. Он почти просвечивается, бледность его лица переходит в желтизну. Мы с ним разговорились. "Мы получаем 1100 граммов хлеба,— говорит он,— но это очень мало. Мне всегда хочется кушать, даже после еды". За завтраком он расплакался. Оказалось, плакал он потому, что отец его съел на один кусочек хлеба больше, чем он... А вот еще картинка из цикла "отцы и дети". Розина приятельница, врач, придя домой, застала такую картину: ее 15-летний сын бил по голове своего отца за то, что тот съел лишний блинчик. А другой врач из муфты своей жены украл ее дневной рацион хлеба.


Патологоанатом профессор Д. говорит, что печень человека, умершего от истощения, очень невкусна, но, будучи смешанной с мозгами, она очень вкусна. Откуда он знает???


Он же утверждает, что случаи продажи человеческого мяса участились. Один его друг пригласил его якобы на ужин, угостил на славу на второй день после смерти своей жены...


Тюшенька, я многократно собиралась тебе написать о Хасане, но все как-то не выходило. Нет больше чудесного Хасана, съели его. Его все время очень берегли, ни за что на улицу не выпускали, но вот однажды вечером он все-таки выскочил и уже больше не вернулся... О том, что едят котов, и даже своих котов, говорят совершенно открыто. А вот лаборантка больницы Куйбышева съела 12 крыс (подопытных). Увидев ужас на лице слушающего, она говорит: "Я им сделала много реакций и совершенно убеждена, что они были здоровы". Должно быть, и моих морских свинок съели...


Март 42-го. В последние дни несколько раз выходила гулять. Вчера был чудесный солнечный день, но ужасно выглядели лица ленинградцев: бледные, зеленоватые какие-то, изможденные и все старые. Даже молодые — и те кажутся старыми. Но все же улица уже не та. Почти не видно трупов, люди не такие уже инертные. И самое радостное, что видела в эти дни,— ребят, катающихся на коньках, и даже одного на лыжах. За всю зиму это было впервые. Я даже остановилась и посмотрела им вслед. Ах, как приятно видеть возвращающуюся жизнь! А один мальчик лет семи шел бодро, и в руках у него был большой кусок белого пирога. Все встречные смотрели на него и улыбались. Начинают встречаться улыбающиеся лица. Все живут надеждами, что прорыв блокады — это дело дней...

01.05.42 ...Мне хочется, детка, перечислить тебе продукты, которые население получило к 1 Мая: сахар — 200 г, селедка — 200 г, чай — 25 г, крупы — 200 г, водки — 250, пива — 0,5 л, сухих фруктов — 150 г. Дети, кроме того, получили по 50 г какао с молоком, конечно, не получив пива и водки. Рабочие — всего побольше, граммов на 200. Хлеба дали 300 г, рабочим — 500. Наше сегодняшнее меню. Завтрак: 50 г масла, 50 г сыра, 130 г макарон и 1 стакан кофе. Обед — овощной суп, 2 котлетки мясные и отварной рис. На третье — каша, 100 г. Ужин: немножко отварной сушеной картошки и по два блинчика с рисом. Если бы нас все время так кормили, мы снова стали бы толстыми. В обычные дни — голодновато. Вяча очень здорово похудел — потерял килограммов 20. Я вешу 61 кило, потеряла, следовательно, 8 кило. Это на общем фоне совсем немного.


15.05.42 Тюшенька, если бы ты вдруг сейчас очутился в Ленинграде, он показался бы тебе ужасающим: почти весь город, все дома, все окна — без стекол, иные забиты фанерой, досками, иные так и стоят с разнообразными узорами разбитых стекол, во многих окнах нет рам. Много разрушенных бомбами домов, во многих домах зияют дыры от снарядов разной величины, есть много обгоревших домов (пожары от буржуек), есть много домов, разобранных на дрова. Мало похож Ленинград сегодняшнего дня на Ленинград, который ты знал, но мне сегодня (я ездила к нам в клинику) он показался очень красивым. Представить себе только, что эти голодные, опухшие женщины Ленинграда сумели его почистить, ведь он был весь — сплошь уборная. Теперь улицы чистенькие, пробивается травка в садах и на траншеях, по главным магистралям ходят трамваи, и сердце радуется, глядя на все это. В этом действительно есть что-то героическое...


...Вчера обсуждали с Вячей сроки возможного окончания войны. Он говорит — середина ноября 1942 года, а я думаю — весна 43-го. Дожить бы только!


15.06.42 Лапочка, родненький, наконец получила от тебя открыточку. Очень рада, что ты здоров и настроение у тебя бодрое. Теперь от всех приходят письма, только от тебя нет, родной. Это всегда так: чем более страстно ждешь, тем реже приходят письма. Но я верю, что и письма придут, и тебя самого, родной, я еще увижу! Вот папу мы уже, наверное, не дождемся. Как это больно произносить! Если бы только знал, родной...


Мы живем по-прежнему. Днем частые обстрелы... У меня какая-то новая, странная реакция на эти обстрелы и бомбежки. Я стала почти совершенно спокойна, как-то внутренне сурово-спокойна...


...А жизнь течет, я бы сказала, бьет ключом по сравнению с зимой. Люди чистые, стали одеваться в хорошие платья. Ходят трамваи, магазины потихоньку открываются. У парфюмерных магазинов стоят очереди — это в Ленинград привезли духи. Правда, флакончик стоит 120 рублей, но люди покупают, и мне купили. Я очень обрадовалась. Я так люблю духи! Я надушусь, и мне кажется, что я сыта, что я только вернулась из театра, с концерта или из кафе. В особенности это относится к духам "Красная Москва". Передо мной действительно проносится Москва... Но люди стали злы. Так ругаются в трамваях, так ненавидят друг друга.


22.06.42 Сегодня год, как началась война. Тяжелый и страшный год! Ждали, что сегодня начнутся большие бои под Ленинградом, но пока (сейчас 18 часов) наша жизнь течет обычно. В 13 часов был здоровенный обстрел в течение часа. Все кончилось для нас, к счастью, благополучно...


23.11.42 ...Почти год назад я писала, что, если через две недели блокада кончится, будет не так много жертв, но если это протянется два месяца, то это будет страшно. И вот прошел почти год. Но это действительно было страшно. Как можно было продолжать работать и жить при этом потоке смерти и ужаса? А вот работали же. Большую часть зимы в госпитале было темно, холодно и грязно. Воды не было. Изредка не было чаю. Обед запаздывал. А больные все прибывали и прибывали. Страшные, истощенные, отечные, голодные. Я помню, как долго-долго не было света. Больных в отделении было 370 человек вместо 250. Лежали в коридорах, на носилках, на полу. Во всем отделении было три коптилки. Пищу раздавали в темноте, ели в темноте. Больные друг у друга крали пищу, пользуясь темнотой. Сестры были инертны, вялы, безразличны ко всему. В особенности помню одну. На ней было надето неимоверное количество одежды, валенки, варежки, и она с тупым безразличным лицом сидела за столом и жевала резинку. Добиться от нее интереса к окружающему было невозможно. Больные стонали, больные звали, они лежали в своих собственных испражнениях, а она тупо жевала резинку. А Вера и Нина были активны, они подмывали больных, стирали им в холодной воде грязные кальсоны. Мы с Верой делали обход: я смотрела больных, а она писала. Попишет, бывало, с полчаса и скажет: "Клавдия Наумовна, я больше не могу, пальцы ручку не держат". Тогда я садилась писать. Перчатки и варежки не спасали, и через короткое время я снова передавала ручку ей. И так мы работали, и так мы пытались помочь больным.


Я помню, какое было счастье, когда больным стали выдавать дополнительный паек N 1 и N 2. Это был кусочек шоколада, омлет, кофе и еще что-то. Как постепенно эти живые мертвецы стали оживать. Но очень большие мужчины все-таки умирали. А некоторые умирали по собственной глупости — все продавали. Умер у меня один повар. У него на все была установлена такса: каша — 30 рублей, кусочек шоколада — 25 рублей и так далее. А когда он умер, у него под подушкой нашли 1600 рублей, и не знали даже, куда их отослать...


15.12.42 Страшный обстрел Невского произошел пару дней тому назад. Два с половиной часа без передышки сыпались снаряды на Невский, Литейный, улицу Жуковского и вообще в том районе. Крики и стоны стояли по всему Невскому. Было много убитых и раненых. "Скорая помощь" во время обстрела не выезжает. Наш врач попал в эту кутерьму, перевязывал раненых в каком-то домоуправлении. Было жутко. Вот и сейчас чудно играет радио, а где-то очень близко рвутся снаряды. Стоит большого труда заставить себя сидеть за столом. Вообще все последние дни гады обстреливают Ленинград. Хоть бы скорее их прогнали...


31.12.42 Снова канун Нового года. По-прежнему Ленинград в блокаде. Все по-прежнему, но все по-другому. В прошлом году было холодно, темно и очень голодно. А сегодня светло, тепло и сытно. И кроме того, в прошлом году не было никаких надежд на свидание с сыном, а теперь есть, и довольно реальные. Так что все к лучшему в этом лучшем из миров, а вернее, в этом чудном и чистом теперь Ленинграде... Итак, за новый, хороший победный год!.. Все. Скоро Лесик из моих рук получит мой дневник.

http://www.kommersant.ru/doc/1633839

[Togrevlis]

"Прогонят эту шайку продажных негодяев"


Пожар забастовочной борьбы, спровоцированный многочисленными зажигательными речами лидера английских горняков А. Дж. Кука, погасили с помощью одного судебного решения и одного правительственного постановления

85 лет назад, в мае 1926 года, большевики, боровшиеся с рабочими протестами с момента своего прихода к власти, приказали советским портовикам бастовать. Как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, этот странный ход был частью мероприятий по экспорту революции, финансировать которые обязали граждан СССР.

"Зачинщики поплатились"


То, как меняется радикально-оппозиционная партия, получив статус правящей, трудящиеся России узнали в ноябре 1917 года, причем на собственной шкуре. Большевики, до октябрьского переворота регулярно призывавшие их к всеобщей забастовке для свержения буржуазного правительства, а также много раз умело организовывавшие разнообразные стачки, манифестации и демонстрации трудящихся, вдруг с немалой сноровкой принялись подавлять любые проявления протеста рабочих и служащих.


В число таких мер прежде всего входил локаут, который в своих дореволюционных статьях много раз клеймил за бесчеловечность вождь мирового пролетариата Ленин. Новая власть, по примеру буржуазных предшественников, просто закрывала забастовавшее предприятие и выбрасывала его работников на улицу. А созданная сначала именно для борьбы с забастовками и саботажем ВЧК, как правило, подавляла забастовки, проводя массовые аресты бастующих.


"В январе 1918 года,— вспоминал один из первых чекистов Иван Ильин, забастовала петроградская адвокатура. Нарушилась нормальная работа народных судов... Против этих саботажников пришлось принять более строгие меры: их предали суду революционного трибунала".


Если же работников объединял и направлял на протесты не симпатизировавший большевикам профсоюз, то предпринимались усилия по его полной и безоговорочной ликвидации, включая физическое устранение профсоюзных лидеров органами ВЧК. А чтобы избежать обвинений в неоправданных репрессиях, враждебных профсоюзных вождей объявляли контрреволюционерами, наймитами белых и т. д. В некоторых случаях, правда, обходились без излишних формальностей. Так, в 1920 году в Москве лидеров профсоюза печатников, забаррикадировавшихся в своем здании и противившихся аресту, бесхитростно забросали гранатами.

Советское руководство больше тревожило снижение зарплат английских шахтеров, чем повышение зарплат своим

Если же протесты становились массовыми и пролетариат выходил на демонстрации, пролетарская власть не останавливалась и перед применением оружия. Так, например, произошло в 1921 году в Петрограде. Один из участников подавления демонстраций — Василевский в 1932 году рассказывал:


"Первым начал волынить (бастовать) Трубочный завод и, поддерживаемый некоторыми предприятиями Василеостровского района, устроил антисоветскую демонстрацию. 25-го февраля к Трубочному заводу примкнули: Механический, Лаферм, Печаткина, Брусницына. 25 февраля была объявлена перерегистрация рабочих, чтобы выявить виновных и прекратить волынку, т. е. забастовку. Тут, товарищи, когда рабочие Василеостровского района выступили, дело гладко не обошлось, тут, поскольку город был на военном положении... до некоторой степени имели место столкновения с воинским частями, в особенности с отрядом особого назначения".


Перерегистрация, о которой упоминал Василевский, к тому времени стала самым распространенным способом борьбы с забастовками и мало чем отличалась от старорежимных локаутов. Все работники завода или фабрики увольнялись, а затем перед обратным приемом на работу их тщательно проверяли чекисты вместе с представителями обновленных большевиками профсоюзов. В постановлении бюро фракции Петроградского губернского комитета Всероссийского союза рабочих металлистов 26 марта 1921 года по поводу перерегистрации после забастовок и демонстраций говорилось:


"Признать необходимым пересмотреть списки рабочих представителями заводских организаций для выделения волынщиков, не подлежащих возвращению в заводы... Тех рабочих, кои принадлежат к политическим партиям, ведущим борьбу против Советской власти, а также лиц, проявляющих активное участие в организациях забастовок, на заводы не возвращать".


Мало того, вскоре появились официальные черные списки, куда заносили активистов борьбы за права рабочих, которых впредь запрещалось принимать на любые государственные предприятия. А профсоюзы превратились в орган администрации предприятий, главной обязанностью которого было держать рабочих и служащих в узде и заставлять их исполнять требования властей и дирекции. Если на заводе случалась вспышка недовольства, профсоюзы требовали от рабочих вести переговоры, не останавливая производство, в противном случае начиналась перерегистрация и сопутствующие ей невзгоды. Вот только работать на условиях, согласованных государственными профсоюзами с администрацией, приходилось довольно тяжко.

На поддержку многомиллионного стачечного движения в Англии было направлено много миллионов советских рублей

"Из 190 хозяйств продовольствием обеспечено 3-4"


Именно поэтому, несмотря на все усилия профсоюзов и чекистов, забастовки и стачки не прекращались ни на один месяц. В "Обзоре экономического состояния СССР за апрель 1926 года", составленном ОГПУ, о настроениях рабочих говорилось:


"Продолжающийся рост дороговизны является основным моментом, вызывающим понижение настроения рабочих. Большинство выступлений на всех прошедших собраниях касается понижения реального жизненного уровня рабочих: "работаем больше довоенного, а зарплата вдвое ниже", "ждем повышения зарплаты, а тут снижение из-за роста дороговизны", "червонец колеблется и цены повышаются, а зарплата прежняя", "если в Германии рабочий получает 20 руб., то сапоги у них стоят не 30 руб., а 7, а у нас целый месяц работаешь за сапоги" и т. д... В ряде выступлений рабочие указывают, что в госмагазинах товаров нет или нельзя достояться в очередях, а у местных торговцев товары есть, но по чересчур высокой цене".


Другим вопросом, негативно влиявшим на настроения рабочих, как указывалось в обзоре, стал безудержный рост платы за жилье:


"Недовольство на почве роста дороговизны увеличивается значительно в связи с предполагающимся повышением квартирной платы. Рабочие указывают, что это реально понизит зарплату, и выдвигают требование выдачи квартирных денег или переселения из частных квартир в фабрично-заводские общежития. По отчетам Московского и Ленинградского Советов зарегистрирован ряд выступлений против повышения квартирной платы".


ОГПУ констатировало, что в результате в стране продолжаются забастовки:


"В апреле общее число забастовок и участников их дает незначительный рост по сравнению с прошлыми месяцами (46 забастовок с 4198 участниками против 44 и 2947 в марте). При этом в текстильной промышленности наблюдается дальнейшее снижение числа забастовок, а в горной — некоторый рост... Продолжающийся рост дороговизны (в апреле бюджетный индекс по Москве вырос на 8,5%) вызывает требование повышения зарплаты".

Добровольно-принудительный сбор пожертвований в пользу бастующих подданных британской короны наносил немалый урон личным бюджетам бедствующих советских граждан

Причем, как говорилось в том же обзоре, наибольший рост количества забастовок наблюдался среди шахтеров:


"В апреле отмечается рост числа забастовок на почве низких расценок и увеличения норм (8 забастовок с 973 участниками против 3 с 137 в марте)".


Прежде всего шахтеров, как и других советских рабочих, возмущали низкие зарплаты:


"Недовольство уровнем зарплаты отмечается преимущественно в каменноугольной промышленности (Украина — Шахтинский округ, Кузбасс и ДВК). Недовольство рабочих усиливается скверными условиями труда (плохое состояние шахт, частые обвалы, обводнения). В особенно тяжелом материальном положении находятся рабочие низших разрядов вследствие растущей дороговизны (рудники Луганского округа). На ряде шахт рабочие предъявляют требования пересмотра расценок и, в случае неудовлетворения их, понижают производительность труда. В Донецко-Грушевском рудоуправлении Шахтинского округа врубовая команда на одной из шахт понизила производительность на 80%. Наблюдается также значительный уход рабочих с шахт на другие работы, что носит отчасти сезонный характер. На шахте N 23/24 Должанского рудоуправления Луганского округа в марте потребовали расчета 20 человек (с 11 по 27 февраля уволилось 70 рабочих); на Кивдинских копях Амурской губ. в апреле ушло 190 человек".


Мало того, во многих местах, как говорилось в обзоре ОГПУ, наблюдались непорядки с выплатой зарплаты:


"Задержка зарплаты наблюдается преимущественно в каменноугольной промышленности Сибири и ДВК, где в большинстве копей достигает 1-3 месяцев... Недовольство на почве задержки зарплаты принимает иногда резкие формы. На Владимирской шахте Кузбасса рабочие намеревались разгромить контору. На Сучанских копях имеют место разговоры о забастовке (зарплата рабочими этих копей получена лишь только за январь)".


Ко всему прочему при внедрении на шахтах новой техники права рабочих повсеместно ущемлялись:


"Обращают на себя серьезное внимание случаи недовольства рабочих применением врубовых машин и проводимым в связи с этим сокращением рабсилы. Рабочие в виде протеста против машинизации шахт не выходили на работу, и прогулы приняли массовый характер. На шахте им. Воровского Донецко-Грушевского рудоуправления врубовые машины простаивают по целым неделям; дневная добыча угля на этой шахте пала в марте по сравнению с февралем на 5000 пуд. На шахте N 2 того же рудоуправления 1 марта на работу не вышло 430 рабочих, из них по неуважительным причинам — 352..."


Вот только все проблемы рабочих меркли по сравнению с тем, как в том же апреле 1926 года жили крестьяне. В обзоре ОГПУ приводились следующие данные об их настроениях:


"Наиболее волнующие деревню вопросы: дороговизна промышленных товаров (за пару сапог надо дать 15 пуд. ржи), налоговые репрессии ("опять отбирают последнюю скотину"), политика цен на хлеб (государство осенью покупает хлеб за 80-90 коп., а весной продаст крестьянам за 1 руб. 50 коп.— 2 руб.) и т. п.".


А также говорилось о продовольственном положении в деревне:


"Тульская губ. 14 апреля (Центр). В Шиловском и других районах около 50% хозяйств совершенно не имеют своего хлеба. В Богородицком районе около 40% всех домохозяев совершенно не имеют своего хлеба и до 35% употребляют в хлеб суррогаты... В Рудневском районе острую нужду в продовольствии испытывает около 30% населения. В с. Бобурино Сергиевского района из 190 хозяйств продовольствием обеспечено 3-4 хозяйства. В дер. Присынки и Старое Жуково Липецкого района на почве недоедания и питания суррогатами отмечаются заболевания сыпным тифом (болеет около 100 хозяйств). Подмешивание в муку суррогатов по Лобано-Шиповскому, Дедиловскому и Рудневскому районам приняло массовый характер... В ряде сел Карачевского района нет ни одного двора, употребляющего хлеб без разного рода примесей".


Похожая картина наблюдалась и в других частях страны.


"За сохранение завоеванного образа уровня жизни"


В подобной ситуации любое правительство, в особенности именующее себя рабоче-крестьянским, казалось бы, должно было прийти на помощь собственным землепашцам и шахтерам. Однако высший орган власти страны — Политбюро ЦК ВКП(б) в том же 1926 году вдруг неожиданно озаботился положением английских шахтеров, которым увеличили продолжительность рабочего дня до восьми часов.


Формально все началось с заседания Международной федерации горнорабочих, о которой ТАСС сообщал:


"На заседании исполкома международной федерации горнорабочих в Брюсселе принято единогласное решение... за полную поддержку английских горняков в их борьбе против удлинения рабочего дня, уменьшения зарплаты и уничтожения тарифа в общеанглийском масштабе".


Однако советское руководство заинтересовалось не только и не столько вопросом международной пролетарской солидарности. Британский профсоюз горняков наметил на май забастовку шахтеров. А судя по настроениям руководства всех профсоюзов Великобритании — Генерального совета тред-юнионов забастовка могла перерасти во всеобщую. Причем революционный опыт большевиков подсказывал, что если забастовка вызовет серьезные экономические трудности, подобные тем, что имели место в России в 1917 году, то в Британии может произойти революция. А если может, то и должна.


Так же хорошо большевики знали, что для организации революции требуются немалые средства. А потому 4 марта 1926 года Политбюро поручило проинформировать английских товарищей, что "если бы борьба разгорелась, они могут рассчитывать на помощь рабочих организаций СССР в размере до одного миллиона рублей". По сути, это было не чем иным, как подталкиванием английских профсоюзных лидеров к активным действиям.


В какой-то момент, правда, советское руководство попыталось привлечь к совместному финансированию грядущей революции международные профсоюзные объединения. Однако получило отказ. Поэтому 22 апреля Политбюро наметило собственный предварительный план мероприятий, дав поручения главному профсоюзному органу — Всесоюзному центральному совету профсоюзов (ВЦСПС) и международному объединению прокоммунистических профсоюзов — Профинтерну:


"ВЦСПС немедленно посылает телеграмму Генеральному Совету с выражением солидарности советского профдвижения с борьбой английских горняков и готовности исполнить свой долг международной пролетарской солидарности... Профинтерн заявляет о своей готовности... выполнить свой революционный пролетарский долг помощи горнорабочим Англии".


По существу, это означало, что СССР берет на себя снабжение горняков и остальных бастующих в Великобритании деньгами и всем необходимым на все время конфликта. А вместе с тем и руководство забастовкой и грядущей революцией. Вот только сложность заключалась в том, что страна социализма сама испытывала непрекращающиеся финансовые затруднения.


Но 1 мая 1926 года в Британии началась забастовка шахтеров, в которую к 3 мая включилось около 5 млн рабочих всех отраслей. А потому уже на следующий день на заседании Политбюро по "английским делам", как стала именоваться проблема в партийных документах, выход из затруднительной финансовой ситуации все-таки нашли. В качестве первого взноса решили отправить деньги профсоюзов:


"Признать необходимым ассигновать в распоряжение Генсовета 250 000 р. от ВЦСПС, как первый взнос, с опубликованием в печати".


А вот остальные необходимые средства решили собрать с советских трудящихся:


"Начать от имени ВЦСПС агитацию в ответ на обращение Межрабпома (Международная рабочая помощь.— "Власть") за отчисление пока 1/4 дневного заработка рабочих и служащих, если борьба будет продолжаться. Тов. Пятницкому поручить организовать выступление здешнего отделения Межрабпома... Поручить МК и ЛК (Московскому и Ленинградскому комитетам партии.— "Власть") и другим крупнейшим губкомам начать разъяснительную кампанию на заводах, начав с больших общегородских собраний".


К сбору средств подключили все организации и всех активистов. Кампанию по добровольно-принудительному сбору средств решили подкрепить и пропагандой в печати. 5 мая 1926 года "Правда" опубликовала обращение генерального секретаря Профинтерна Соломона Лозовского "Ко всем примыкающим к Профинтерну организациям":


"Ультиматум шахтовладельцев о снижении заработной платы и удлинении рабочего дня и провокационное поведение правительства переполнили чашу терпения, и борьба началась по всей линии. Правительство лихорадочно вербует штрейкбрехеров, мобилизует все сухопутные и морские силы и готово потопить в крови тех, кто выступил за сохранение завоеванного образа уровня жизни, кто не хочет стать на колени перед обнаглевшими шахтовладельцами. На стороне шахтовладельцев — вся английская буржуазия, весь созданный веками аппарат буржуазного государства, армия, флот, аэропланы и новейшие изобретения в области химической войны; на стороне горнорабочих — весь пролетариат Англии и трудящиеся всего мира. Борьба началась, миллионы английских пролетариев дружно и сплоченно, как один человек, выступили против зарвавшихся эксплуататоров. Перед лицом развертывающейся гигантской борьбы, когда впервые в истории Англии класс встал против класса, должны умолкнуть все разногласия в рядах трудящихся. Все рабочие, без различия направлений, должны выступить на помощь нашим борющимся братьям и оказать им полную и безоговорочную поддержку. Бойкот всех переданных в другие страны английских заказов! Отказ от подвоза в Англию каких бы то ни было товаров! Беспощадная борьба против штрейкбрехерства! Все как один на помощь борющемуся пролетариату Англии!"


А кроме моральной, финансовой поддержки и бойкота заказов Лозовский предлагал дружественным профсоюзам сделать все для прекращения поставок угля в Англию, поскольку это было одной из составляющих плана Политбюро — лишить британцев всех возможных источников энергии. В решении, принятом 4 мая, говорилось:


"Поручить комиссии в составе тт. Рудзутака, Шейнмана, Фрумкина и Догадова обсудить необходимые меры к тому, чтобы впредь до нового постановления Политбюро в английские гавани не входили наши пароходы с углем и нефтью. Предложения комиссии разослать всем членам Политбюро. Созыв за т. Рудзутаком".


"В силу самого существа Советской власти"


Уже на следующий день образованная комиссия Политбюро по английским делам внесла предложения, тут же утвержденные руководством страны:


"Провести следующие мероприятия:


а) Союз водников объявляет частичную стачку и заявляет, что наши грузы, отправляемые в Англию, грузиться не будут, за исключением тех, на выгрузку которых будет дано согласие Английского совета профсоюзов.


б) В порты других государств Союз водников не принимает в погрузку топливные грузы, на которые имеется подозрение, что они будут перегружены в Англию.


в) Союз водников предлагает всем нашим судам, находящимся по пути в Англию, по получении сообщения о частичной забастовке Союза присоединиться к забастовке.


г) Принять к сведению сообщение Нефтесиндиката, что в связи с возможными убытками от простоя и невыгрузки в английских портах нефтетоплива эти грузы, находящиеся в пути, будут переадресованы в другие страны".


Одновременно советские профсоюзы по указанию свыше обратились к Международной федерации транспортников с просьбой поддержать это мероприятие. В их опубликованных в газетах воззваниях говорилось:


"Центральные комитеты союзов железнодорожников, водников и местного транспорта обратились к международной федерации транспортников в Амстердаме с телеграммой, в которой сообщается об объявленной в СССР частичной забастовке портовых грузчиков и моряков тех судов, на которые погружены грузы для Англии. Центральные комитеты союзов предлагают международной федерации установить единство действий по поддержке и помощи бастующим в Англии, по бойкоту перевозок угля и других грузов в Англию, могущих послужить к срыву забастовки. ЦК выражают готовность принять участие во всякой конференции, которая будет созвана международной федерацией в связи с английской забастовкой".


А советские газеты публиковали сообщения о конкретных фактах таких забастовок:


"Бердянск. Водниками создан стачечный комитет, который связался с командами английского парохода, стоящего в порту. Работа по погрузке этого парохода прекращена".


При этом, когда позднее поступил официальный запрос правительства Великобритании, где говорилось о недопустимости нарушения заключенных контрактов и прекращения погрузки пароходов, в Политбюро решили:


"Предложить НКИД составить на основе обмена мнений в Политбюро проект ответа на ноту английского правительства по поводу прекращения погрузки на двух английских судах в Батуме с указанием на невозможность, в силу самого существа Советской власти, вмешательства советского правительства в стачечную борьбу рабочих, организуемую профсоюзами".


Сочетание забастовки шахтеров и коммунистического эмбарго на поставку энергоносителей оказалось довольно эффективным средством давления на Британию. Советские газеты радостно сообщали:


"Сообщение с континентом прервано... Полная приостановка железнодорожного сообщения по всей Англии. Все вокзалы закрыты... Срочно вызванный в Англию принц Уэльский прибудет в Лондон из Биарицца (Южная Франция) сегодня вечером, причем путь от Парижа до Лондона он совершит на аэроплане".


С особым удовлетворением отмечалось, что из-за наступивших трудностей резко увеличился отъезд состоятельных англичан на континент по морю и воздуху.


В Москве с нетерпением ожидали превращения забастовки в революцию. 7 мая Политбюро решило срочно отправить в Англию еще 2 млн руб., чтобы поддержать и разжечь забастовку. Однако британские профсоюзы вдруг отказались принимать деньги из СССР.


"Орган генерального совета конгресса профсоюза "Бритиш Уоркер",— сообщал ТАСС 9 мая 1926 года,— в следующих словах сообщил об отказе генерального совета принять финансовую помощь от ВЦСПС: "Предложение помощи со стороны русских профсоюзов нашло сегодня подтверждение в определенном взносе с их стороны. Генеральный совет в вежливой форме сообщил русским профсоюзам, что он не может принять сделанного ими предложения, и вернул присланный ими чек". Лидеры рабочего движения отказываются комментировать этот шаг генерального совета. Общее мнение таково, что генеральный совет опасался, что правительство попытается возбудить общественное мнение против руководителей забастовки, обвинив их в принятии "красного золота". В рабочих массах решение генерального совета вызвало общее удивление".


Однако самый серьезный удар по планам Политбюро нанесло правительство Великобритании. Оно не стало ждать, когда всеобщая забастовка приведет страну в состояние всеобщего хаоса, и нанесло удар по руководству британских профсоюзов.


10 мая агентство "Рейтер" передавало:

Советским докерам запрещались вредные забастовки с целью улучшения условий жизни и труда и разрешались полезные с целью усиления международного влияния ВКП(б)

Генеральный совет сообщил, что многие заграничные организации обещали бастующим финансовую поддержку, но что генеральным советом получены сведения о конфискации английским правительством отправленных по адресу генерального совета денег".


12 мая информация "Рейтер" подтвердилась:


"Председатель коллегии верховного суда по юридическим вопросам, судья Эстбери вынес решение, объявляющее всеобщую забастовку незаконным актом. Это решение вынесено в связи с жалобой национального союза моряков и кочегаров ("лидером" которого является Хавелок Вильсон), требующего, чтобы верховный суд запретил секретарям и другим должностным лицам некоторых отделов союза призывать членов союза к забастовке, вопреки уставу союза". "Ответчики,— заявляет Эстбери в своем решении,— руководствовались в данном случае инструкциями генерального совета, а не исполкома своего собственного союза. Так называемая всеобщая забастовка, объявленная генеральным советом тред-юнионов, является нелегальной и противоречащей закону. Все лица, подстрекающие к этой забастовке или принимающие в ней участие, не должны пользоваться защитой "закона о промышленных конфликтах". Нет никаких доказательств существования промышленного конфликта в каких-либо профсоюзах, кроме профсоюза горнорабочих, и между генеральным советом с одной стороны и правительством и государством с другой стороны не существует и не может существовать никакого промышленного конфликта. Поэтому распоряжения генерального совета незаконны, и в глазах закона ответчики, подчиняясь этим распоряжениям, поступают нелегально, и собственный союз имеет право запретить им подобный образ действий. Профсоюзы распоряжаются в Англии своими денежными фондами лишь в качестве доверенных лиц, и фонды эти не могут быть законно использованы для уплаты забастовочных пособий какому-либо из членов профсоюза, который незаконно прекращает работу и нарушает без законного основания свой договор, подчиняясь незаконному приказу. В данном деле выступающий в качестве истца союз имеет право и обязан дать своим членам исчерпывающие разъяснения о том затруднительном положении, в котором они оказались".


В тот же день было принято еще одно решение, направленное на прекращение забастовки:


"На основании закона о чрезвычайном положении,— сообщало агентство "Рейтер",— опубликовано новое постановление, уполномочивающее правительство запрещать выдачу денег, переведенных из-за границы в Англию для "всякой цели, могущей нанести ущерб безопасности или благополучию общества"".


На этом всеобщая забастовка и завершилась. Некоторые члены Политбюро, прежде всего председатель исполкома Коминтерна Григорий Зиновьев, не скрывали досады и разочарования:

Вожди британских профсоюзов быстро поняли, что от содружества с Кремлем можно кое-что получить, но от вражды с собственным правительством можно все потерять

"В таком,— писал он в "Правде",— грандиозном конфликте, как нынешняя английская забастовка, та из сторон, которая не идет вперед, не нападает, не развивает все больший темп в наступлении,— вынуждена идти назад, отступать, колебаться и сдаваться. Стоять на месте нельзя. Средины нет. Забастовочный центр, который не разоблачил, не выгнал, не осмеял, не заклеймил презрением таких "вождей", как Томас, Макдональд, Гендерсон, неизбежно становится сам добычей этих вождей. Или—или. Или рабочие прогонят эту шайку продажных негодяев, или Томас и Ко, оседлавши генеральный совет, предадут забастовку самым подлым образом. Примиренцы в генеральном совете воображают, будто стачечный центр становится сильнее, если от него не откололись Томас, Макдональд, Гендерсон и Ко. На самом деле стачечный центр стал бы во много, много раз сильнее именно в тот момент, когда он с позором выгнал бы этих агентов буржуазии. Мертвый хватает живого. Остатки старого консервативного тред-юнионизма с его заскорузлостью, с его предрассудками, с его "идеологией" рабочей аристократии, продолжают еще тяготеть над английским рабочим движением. С этими пережитками старины надо поскорее покончить всем искренним сторонникам английского рабочего класса... С того момента, когда вожди генсовета стали божиться, что стачка не политическая, с того момента, когда они отказались принять материальную помощь от международных профсоюзов, стало ясно, куда идет дело. И все-таки английская всеобщая забастовка сыграет гигантскую роль и станет "репетицией" будущих великих боев..."


Не хотели отказываться от борьбы за Англию и другие советские руководители. Вячеслав Молотов, например, предлагал Сталину продолжать эмбарго на поставки энергоносителей, а также посоветовать английской Компартии вести агитацию не только за отмену восьмичасового рабочего дня, но и за перевыборы в парламент, чтобы к власти пришло пролетарское правительство. Идея была одобрена, и для материализации плана продолжили сбор денег с советских трудящихся. Хотя любому здравомыслящему человеку было очевидно, что и этот проект ожидает очередной провал. Ведь никакие, даже самые идейные рабочие в развитых странах никогда не захотели бы жить так, как жили рабочие и крестьяне в СССР.

http://www.kommersant.ru/doc/1619976

[Togrevlis]

Эксперты - о солдатской песне Михаила Исаковского

09.05.2011 14:23
Андрей Шарый
Эксперты РС рассуждают, почему Сталин не любил день победы над Германией, а песню "Враги сожгли родную хату" стали широко исполнять только после XX съезда КПСС.

В 1945 году Михаил Исаковский написал стихотворение "Враги сожгли родную хату", опубликованное летом 1946 года в журнале "Знамя" и положенное композитором Матвеем Блантером на музыку. Исаковский написал много известных песен о войне, в их числе - "Катюша" и "В лесу прифронтовом", однако только у истории о плачущем у могилы жены солдате оказалась сложная судьба.

"Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок".



Анализ песни Михаила Исаковского "Враги сожгли родную хату"


Коллизия этой песни повторяет сюжет народных солдатских песен, распространенных в России еще в XIX веке, например, такой: "Отслужил солдат службу долгую/Службу трудную, службу ратную".

Песню "Враги сожгли родную хату" (самый известный исполнитель этой песни - Марк Бернес) комментирует эксперт Республиканского центра русского фольклора Варвара Добровольская:

- Во-первых, Исаковский использует общий, так скажем, мотив солдатской песни - возвращение солдата домой, где его никто не ждет. Никто солдата не приветил. С другой стороны, в этой песне есть много мелких отдельных мотивов, не связанных с солдатским фольклором, как таковым, а таких общих фольклорных. Мотив гробового камня, одиночества, с которым солдат сталкивается. "Нашел солдат в широком поле//Травой заросший бугорок" - одинокую могилу. Солдат разговаривает на этой могиле с теми, кто ему был дорог. Этот мотив разговора с мертвецам переориентирован - обычно не с умершей женой, а наоборот, с умершим мужем говорят. Далее - мотив причитания. Обычно мужских причитаний нет, но здесь этот мотив эффективно используется. Кроме этого, есть в этой песне довольно много стереотипов, которые непосредственно к фольклору не имеют отношения, но они очень органичны для традиционной культуры и являются знаковыми элементами, традицией.

"Стоит солдат - и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: "Встречай, Прасковья,
Героя-мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, -
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел..."

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой".

- Эта песня не поется на застольях, тем более – ее не поют на гуляньях, и не пели никогда, - продолжает Варвара Добровольская. - Она скорее относится к категории бардовской песни, это скорее удачная стилизация под балладу, песня авторская. С моей точки зрения, эта песня стоит в одном ряду с бардовской лирикой. Она использует фольклорные мотивы, а для массового сознания все, что написано в стихах - это лирика. Раз это лирика – значит, это рефлексия, и не особо сюжетная. А в данном случае мы имеем дело с эпикой, это эпическое произведение. Это очень близко к балладе, к сюжетному произведению, есть ведь огромное количество баллад с трагическим финалом - и новых баллад, и старых баллад, они очень характерны для русского фольклора. И жестокие романсы, которые к этому примыкают - это все типично для фольклора.

"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам..."
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил - солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
"Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил..."

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт".

- Очень важен стереотип с медалью за город Будпапешт, - продолжает эксперт Центра русского фольклора. - Сражений в Великой Отечественной войне было немало. Будапештская операция хоть и была одной из наиболее кровавых, тем не менее не являлась знаковой операцией для официальной истории. Будапештская операция в определенной степени - знак абсолютной бессмысленности войны: накануне Победы надо было бросить огромное количество людей, чтобы они там погибли! Потом этот стереотип очень активно использовался советской литературой. Вот книги и фильм "Тени исчезают в полдень", где обсуждается строительство моста. Встает одна из колхозниц и говорит: "Вот вам хорошо говорить, а нам тяжело, потому что я рощу четверых, а наш папка погиб под Будапештом". Трагедия войны в этом слове "Будапешт" является очень большим классическим знаком. Ведь песня Исаковского не восхваляет солдата-победителя, а показывает трагедию войны, что совершенно не вписывалось в рамки советской идеологии. Что это такое - "Хмелел солдат, слеза катилась,//Слеза несбывшихся надежд"? Каких таких надежд? Чего у него там не сбылось? Советская страна победила в войне, а он тут сидит и плачет о чем-то, - говорит Варвара Добровольская.

Взятие советскими войсками Будапешта зимой 1944-45 годов оказалось одной из самых кровавых операций в истории Второй мировой войны. Иосиф Сталин распорядился взять город к 7 ноября, невзирая на потери, однако сопротивление немецких и венгерских войск соединения под командованием маршалов Родиона Малиновского и Федора Толбухина смогли подавить только через три месяца. Город был сильно разрушен, погибли и были ранены 320 тысяч советских солдат и офицеров, 360 тысяч получили в награду медаль "За взятие Будапешта". Противник потерял убитыми около 100 тысяч человек.

Стихотворение Исаковского после публикации раскритиковала "за распространение пессимистических настроений" газета ЦК ВКП(б) "Культура и жизнь". Песню стали широко исполнять только после XX съезда КПСС и разоблачения культа личности Сталина. Исаковский, кстати, был вполне лояльным советскому руководству поэтом - в тот же год, что и "Враги сожгли родную хату" он сочинил "Слово товарищу Сталину" с такими известными строками "Мы так Вам верили, товарищ Сталин/Как, может быть, не верили себе".

Вскоре после окончания Второй мировой войны – в конце 1945года – советский власти приступили к демобилизации огромной многомиллионной армии. Демобилизационные мероприятия, организованные по сложным, иногда – связанным с политикой, принципам, растянулись на много лет. После их завершения численность Советской Армии сократилась в четыре раза, но День Победы она в ту пору не праздновала. Говорит историк Второй мировой войны Борис Соколов:

- Конечно, это было крупное ооганизационное мероприятие, потому что численность армии была более 11 миллионов человек, а с раненными, лечившимся в госпиталях, и больными – где-то больше 12 миллионов. к моменту окончания боевых действий в Европе. Но процесс этот был очень растянут, то есть полная демобилизация завершилась только в начале 1950-х годов. С 1945 до примерно 1952 года армия сократилась на 8 миллионов человек, где-то 2,5-2,8 миллионов человек осталось.

- Каковы были порядок и принципы демобилизации?

- Прежде всего, демобилизовывали старшие возраста, естественно. Вообще, у нас воевали люди просто очень пожилые. Были даже 60-летние, 70-летние. Я в списках погибших нашел одного человека, который погиб, - скорее всего, умер от болезни - в возрасте 80 лет в 1941 году, будучи сержантом. Конечно, к 1945 году таких солдат мало осталось, но все-таки. В первую очередь еще демобилизовывались в какой-то мере неблагонадежные нации – это прибалты, выходцы из Западной Украины. Иногда даже формировали типа строительных батальонов, а потом посылали этих людей, например, на урановые объекты, связанные с ядерным проектом. Если говорить об офицерах, то демобилизовывали, более легко тех офицеров, которые не были членами партии.

- В массовом порядке армия после войны и в первые послевоенные годы армия использовалась для восстановительных работ?

- Нет, армия все-таки по тому принципу трудовых армий, как в гражданскую войну (принцип Троцкого был – трудовая армия), в таких масштабах не использовалась. Была все-таки масса другой рабочей силы – военнопленные, всякие пособники фашистов, которые находились в лагерях.

- Вот солдат вернулся с фронта, что с ним дальше происходило? : Какие-то льготы для ветеранов, для демобилизовавшихся воинов были в первые годы после войны?

- Он становился на учет в военкомате по месту жительства, и все - получал гражданский документ. По-моему, при Сталине никаких особых льгот не было. Были определенные выплаты за награды, инвалиды получали за ранения. Если ранение вело к инвалидности, они получали какие-то пенсии, но грошовые, на которые определенно нельзя было прожить.

- Проблема трудоустройства стояла тогда?

- Безработицы тогда все-таки не было. С одной стороны, конечно, экономика была разрушена войной. Но, с другой стороны, погибли десятки миллионов мужчин, особой конкуренции на рынке труда не возникало. Тем более что в советских условиях такой конкуренции вообще не могло быть. Так что демобизовавшиеся, конечно, находили работу и в колхозах, и в городах. Причем не только на уровне что-то там таскать и строить, но и на каком-то более сложном – запускать станки, налаживать производство.

- Какой-то службы психологической реабилитации вернувшихся с фронта не было, конечно, в то время?

- Тогда этого не было в принципе, об этом вообще не задумывались. Был, кстати, некоторый всплеск бандитизма в стране в 1945-46 годах. Помимо тех районов, где шла политическая борьба (западные районы Украины, Прибалтика), был еще всплеск бандитизма в центральных районах, в Сибири. Какая-то часть военнослужащих возвращалась с оружием с фронта - разного рода неучтенное оружие, несданное, оставшееся на местах боев. В общем, за счет этого произошел некоторый всплеск бандитизма.

- Почему в сталинское время День Победы не был объявлен праздником?

- А потому что Сталин одержал не столь полную победу, на которую он рассчитывал. Победа далась такой ценой, что больше воевать Советский Союз уже не мог. Поэтому Сталин как-то не очень любил праздновать этот праздник. Выходным днем был объявлен День Победы над Японией. Эту победу Сталин считал более полной: там в ходе короткой кампании без больших потерь была разгромлена Квантунская армия. Другое дело, что Квантунская армия к тому времени на ладан дышала. Там уже почти не было боеспособных частей, все сражались с американцами. В 1946 году отмечался этот праздник. Но потом от этого отказались: в Кремле поняли, что для народа война над Японией мало что значит. Она в народной памяти никак не отложилась.

- А когда возникла традиция военных парадов на Красной площади?

- В 1965 году, уже при Брежневе. В хрущевское время День Победы не был красным днем календаря, был просто одной из памятных дат. Брежнев сам участвовал в войне – все-таки был генералом, пусть и политическим. Поэтому он хотел как-то культ победы выработать. Тем более что уже прошло 20 лет, многие ветераны умерли, меньше обращали внимания на катастрофу 1941 года, больше говорили о победах 1944-1945 годов.

- И первая юбилейная медаль для военнослужащих и ветеранов войны отчеканена за 20-летие Победы, да?

- Да, за 20-летние Победы. Больше того, в 1955 году был первый круглый юбилей Победы – 10 лет, но он отмечался очень скромно. В тот момент было такое время перехода, когда наследники Сталина окончательно не разобрались, кто из них главный, и в общем-то как-то День Победы в тот момент особо не праздновали.

Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"

http://www.svobodanews.ru/content/artic ... n=GazetaRu

[Furious]

Все не угомонишься?

погибли и были ранены 320 тысяч советских солдат и офицеров... Противник потерял убитыми около 100 тысяч человек.

Ну и какова цена этого сочинения после таких передергиваний?
320 против 100... Только у нас посчитали убитых и раненых, а у немцев только убитых. "Ловкость рук и никакого машинства!"(с)
Общепринято считать, что соотношение убитых и раненых приблизительно один к трем. Это означает, что потери немцев составили 400 тысяч, не считая пленных - а это тоже безвозвратные (на период войны) потери.

[Togrevlis]

Все не угомонишься?

Я тока начал.

Писатель Борис Хазанов: Лубянка, Бутырки, ГУЛАГ. Часть 2

09.05.2011 22:00
Михаил Соколов
Михаил Соколов: Борис Хазанов: Лубянка, Бутырки, ГУЛАГ. Вторая часть воспоминаний писателя Бориса Хазанова, автора книг "Час короля", "Антивремя", "Город и сны", "Вчерашнее время".

Первая часть прозвучала 2 мая.

В эмиграции в 80-е годы одного из издателей журнала "Страна и мир", в неписательской жизни – жителя Мюнхена Геннадия Файбусовича.
- Геннадий Моисеевич, и они за вами пришли?

Борис Хазанов: Это было ночью, вероятно, часа в два ночи. Я спал, и мои родители спали. Вас будят, спрашивают имя и фамилию, а потом вручают ордер на арест. Машина стоит легковая с такими темными стеклами. Подъехали к воротам огромным, эти ворота открылись, въехали во двор, потом в подвал. В подвале первым делом стрижка наголо, холодный душ, потом бокс.
Потом я услышал, как привезли кого-то и, видимо, поместили рядом со мной. Вертухай, надзиратель что-то спросил, и этот человек сказал – "Да". Я узнал моего товарища. Я начал свистеть такую песенку, которая была у нас в ходу, довольно непристойную, и он услышал. Таким образом мы узнали о том, что мы оба там.
А третий человек, Сева, я думал, что начнут о нем расспрашивать, я как-то старался его выгородить. Но оказалось, что следователи им совершенно не интересуются, как будто не существовало. Хотя следователь хвастался очень хорошим знанием нашего факультета, называл фамилии. Говорил о себе: "Мы – разведка". Такой был человек.
А самый близкий друг, действительно закадычный друг вообще его не интересует. Это постепенно навело на подозрения. А когда потом это закончилось, я увиделся, наконец, с моим однодельцем, то оказалось, что он тоже пришел к такому выводу. Потом стало известно, что сдал нас Сева.
Что дальше с ним стало, я не знаю. Думаю, что он делал карьеру. Закончил институт, может быть, был послан за границу, как водится.

Михаил Соколов: Что они от вас хотели? Обычно они хотели, чтобы человек признался и дал откровенные показания в своей антисоветской деятельности.

Борис Хазанов: Все время допросы происходили по ночам. Днем в тюрьме не разрешается не только спать, но даже лечь нельзя. Стоит вам чуть-чуть прилечь, как тут же во внутренней тюрьме открывается дверь, а в Бутырках, куда я был переведен, открывается "кормушка" - окошко. Это был самый простой способ измучить человека бессонницей совершенно.
Допрос продолжался очень много часов, обычно сразу же после отбоя, часов в 11. В 10 часов отбой, в 11 часов вас выдергивают из камеры на допрос, а возвращаетесь вы уже перед рассветом или на рассвете.
Но все время у следователя уходило на писание протоколов и бумаг. Человек он был малограмотный, иногда спрашивал, как, что какое слово пишется. Это было для него действительно серьезное и трудное дело. Он скрипел бумагами, в это время должны были сидеть в противоположном углу подальше из соображений безопасности. Да еще дело зимой, была осень, потом зима, открывал окно, сам он в шинели, и холод. Но никаких других мер физических. Существовал еще карцер, но я до карцера не дотянул. В общем, никаких рукоприкладств, этого не было.
Я, правда, слышал в тюрьме иногда какие-то крики в коридоре, видимо, кого-то тащили. Но в общем то, что происходило в 1937 и 1938 годах, а я сидел как раз с двумя людьми, которые прошли эти годы и потом остались в живых и снова были арестованы, этого не было тогда. Там избивали людей самым жестоким образом. При мне этого, во всяком случае, в моем качестве не было.
Все сводилось к сочинению длинных протоколов, ужасным языком написанных, где арестованный должен был с одной стороны разоблачить самого себя как злостного антисоветчика, занимающегося антисоветской агитацией и пропагандой, и кроме того, одновременно себя осуждающего: я свою антисоветскую пропаганду вел так-то, так-то и так далее. Очень длинно и все прочее. После этого нужно было это подписать.
И я решил, что я буду подписывать, потому что с самого начала для меня, даже после первого допроса, было совершенно ясно, что ничего сделать невозможно, судьба моя решена уже. И действительно, дело в том, что я не могу сказать, что меня оклеветали – вот это самое главное было, что мне придумали что-то, чего я не самом деле не был, организацию, где я не состоял. Все, что там писалось, пусть даже ужасным языком, было правдой, потому что все, что я говорил, записывалось. Записывал наш Сева, и никуда не денешься.
То есть я не могу сказать, что меня арестовали, и я сидел даром. Я не был невинным с точки зрения этого государства, с точки зрения всей этой системы и весьма гротескной юриспруденции, я действительно был враг, действительно был виноват, потому что я высказывал вслух мысли, которые касались даже не отдельных людей, а всего государственного строя.

Михаил Соколов: И лично Вождя народов?

Борис Хазанов: Да, и лично Вождя народов. Я даже не очень верю, когда очень часто люди писали и говорили о том, что они ни в чем не виноваты и так далее. С человеческой точки зрения, конечно, обвинения были смехотворны, но с точки зрения тех правил, которых придерживались люди, там работавшие - это как раз соответствовало их правилам.
И вообще, что такое закон? Я могу вам дать исчерпывающую формулировку.
Закон – это система правил и инструкций, по которым надлежит творить беззаконие. Чем они и занимались.
Надо еще добавить к этому, я не знаю, когда-то это не было такой тривиальной истиной, а сейчас это тривиальная истина, что такого рода государственное устройство, такая экономика не может обойтись без принудительного труда, называйте его рабским или как угодно.

Михаил Соколов: Когда вы там сидели, вы сказали, что у вас были сокамерники, те люди, с которыми вы оказались в тюрьме. Эти люди думали примерно так же, как вы, или какая-то часть из них считала себя невинными жертвами системы?

Борис Хазанов: Я сидел с разными людьми, и собственно все они, может быть за исключением одного студента моих лет, все это были люди старше меня гораздо.
Я сначала находился на Лубянке во Внутренней тюрьме – это тюрьма с очень жестоким режимом, а потом довольно быстро был перевезен, переведен в Бутырскую тюрьму, которая гораздо мягче. Надо сказать, что это была образцовая тюрьма, там было очень чисто, там выполнялись нужные правила, там существовала библиотека, например, то есть приходил в камеру библиотекарь, вы могли заказать книжки. Писать ничего не могли, конечно, никаких газет, никакого радио. Этим пользовался следователь, который придумывал фантазии всякие - новое повышение цен. На самом деле не было.

Михаил Соколов: Провоцировал?

Борис Хазанов: Не знаю. Что-нибудь в этом роде. Так вот, в Бутырской тюрьме я сидел довольно долгое время. Я сидел в спецкорпусе, спецкорпус был, как считается, воздвигнут при наркоме Ежове. Это были маленькие камеры, первоначально, вероятно, задуманные как одиночки, но тюрьмы были переполнены, и поэтому в нашей камере, была 252 камера, находилось 5 человек, потом 4 человека, одно время даже 3 человека.
Кто были эти люди? Рядом со мной в этой камере сидели два пожилых человека. Один из них был директором какого-то предприятия, завода или что-то в этом роде, другой был главным врачом ведомственной поликлиники. Оба были евреи и оба были старые члены партии с 1918 года. При этом доктора звали Мазо, а директора звали Александр Борисович Туманов, фамилия, которую он явно себе придумал в годы революции. Оба сидели в свое время в 1937 году.
Александр Борисович Туманов за то, что он юношей до партии большевиков находился в рядах еврейской рабочей партии "Рабочий Сиона". "Но мы блокировались с большевиками", – он так говорил. Был очень забавный человек, который даже на прогулке, я помню, сказал о себе: "Я не рядовой – я крупный политический деятель". Оба были действительно такими правоверными ленинцами: говорили – "наша партия". И как-то это в их сознании уживалось, что "наша партия" вдруг повернулась к ним задней частью.
При этом Александр Борисович был комической фигурой. Был очень серьезный, маленькой человек, сидел на свой койке, и ножки висели. Кушал что-то, потирал ручки и декламировал тюремные стихи: "Я сижу и горько плакаю. Мало ем и много какаю". Такие были стихи. Но при этом он сохранял еще и важность. Обладая очень хорошим чувством юмора, он, тем не менее, мог быть очень напыщенным: нос кверху, как бывает у очень маленьких людей. И уж, конечно, «партия»!
Доктор Мазо был человек другого рода. Он тоже был старый партиец и верный ленинец, тут никаких не могло быть сомнений. Но он вспоминал послереволюционные времена как какое-то очень счастливое время.
Надо сказать, что мой отец, не будучи ни членом партии, никем, говорил о том, что годы революции - это была какая-то весна, кружившая голову, такое было впечатление.
Доктор Мазо больше всего вспоминал девушку, с которой он тогда дружил. Кроме того он вспоминал свою семью, свою дочку, даже стихи сочинял о своей дочери. О политике не очень любил говорить, но ему дали бумагу, чтобы написать какое-то заявление, он писал и упоминал врага народа Левита, который его будто бы оклеветал в 1937 году. Там было выражение: "Враг народа Левит".

Михаил Соколов: На том же языке, что следователь изъяснялся.

Борис Хазанов: Да, почти. Это были, я думаю, вполне порядочные люди, доктор уж во всяком случае. И вместе с тем это были советские люди. Я на них смотрел как на людей какого-то совершенно другого порядка, каких-то инопланетян. Расстояние было одно поколение, но это было огромное расстояние. Я, конечно, тоже, как и все мы, был советским человеком, советским студентом, но в то же время и постсоветским.

Михаил Соколов: А антисоветские люди были?

Борис Хазанов: Таких людей я не видел или они, по крайней мере, никак себя не проявили. Дело в том, что существовали "камерные", в большие камерах существовали "наседки". И когда я в конце попал в такую большую камеру, мне сразу сказали: вот это "наседка". Стучит. Специально сидит давно, глаза и уши следователя.
Но, например, в спецкорпусе одно время со мной сидел человек по имени Иван Александрович Бондин, он был киносценарист, и даже довольно известный, кажется, он снял фильм не "Они сражались за родину", а "Она сражалась за родину". Он был совершенно раздавлен и подавлен и арестом, и всем. Он был переведен из Института имени Сербского – это институт судебной психиатрии. Он не был психически больным, но он был ужасно угнетен. Надо сказать, что и старики (для меня они были стариками), особенно доктор Мазо тоже были угнетены. Вы можете мне поверить, как ни странно, я совсем не был угнетен. Мне был 21 год.

Михаил Соколов: А что следователь вам обещал?

Борис Хазанов: Следователь ничего мне не обещал, но сказал, что, конечно, я поеду в лагерь, не без этого, обязательно – это полезно. Мне ведь дали все-таки не десятку, а восемь лет, а моему подельнику Яше дали пять лет, и он потом попал под амнистию в 1953 году. Для того времени 8 лет был детский срок, потому что я находился, особенно потом, когда разделили, 58 статью отделили, у всех были 25 лет и 5 поражения в правах: это были западные белорусы, западные украинцы, особенно прибалты, очень много литовцев.

Михаил Соколов: Власовцы?

Борис Хазанов: Власовцев я не видел, хотя было известно, что через Бутырскую тюрьму незадолго до нас прошла большая очень река бывших солдат Русской освободительной армии.
Я власовцев не видел, но я видел многих людей, которые пережили оккупацию, а иные побывали и у немцев еще в лагерях, и которые совершенно наивно, без всякой задней мысли, без желания сказать какую-то особенно крамолу, сравнивали: у немцев лучше то, что не надо норму выполнять, не надо вкалывать, копайся и все. Но зато относятся к людям как к скоту. А вот у нас надо выполнять норму, но все-таки отношение лучше.
Разные были люди.
Потом были люди, которые о временах оккупации, например, говорили такую вещь: вот немцы – дураки, если бы они себя вели иначе, если бы они не относились, не грабили нас и так далее. Их же встречали с цветами, с хлебом-солью.
Им, конечно, не приходило в голову, что эта армия не могла быть иной, потому что это была армия нацистского тоталитарного государства.

Михаил Соколов: За сколько они с вами справились, с вашим делом?

Борис Хазанов: Вся история длилась не очень долго. Я был арестован в конце октября накануне ноябрьских праздников в ночь на 28 октября, а отправлен, посажен в столыпинский вагон и отправлен в марте месяце, числа 15 марта или немножко раньше. Многие сидели гораздо дольше.
Дело было вполне тривиальное. Вообще я потом узнал, что существовали студенческие кружки, у нас ведь никакого кружка не было. Причем иногда это носило явно игровой характер. Например, я узнал о том, что, во-первых, на философском факультете, который находился в том же самом здании этажом ниже, чем мы, существовал какой-то кружок студентов, изучавших или хотевших изучать индийскую философию. Потом мне говорили о какой-то такой компании, где все имели клички пародийно-романтические, где старший или тот, который считался главным, назывался «командор Бен», а другой парень носил такое название – «казначей и главный виночерпий большого боцманского сабантуя подшкипер Гарри Дринк». Звучит!

Михаил Соколов: Это тоже антисоветчина?

Борис Хазанов: Тоже. Понимаете, дело в том, что это был очень важный урок, который вся эта братия, начиная с ленинских времен, вынесла из дореволюционной практики, а именно: борьба со всевозможными подобиями организаций.
В Советском Союзе, как известно, были запрещены коллективные письма. Вообще всякое несанкционированное сближение, пусть даже это будет просто обыкновенный дружеский кружок, но более-менее такой сложившийся, во-первых, он должен обязательно находиться под наблюдением, там должен существовать стукач. А во-вторых, любая попытка организоваться еще до того, как это совершилось, рассматривалась как преступление. И в этом был определенный резон.

Михаил Соколов: Теперь снова ФСБ как раз этим хочет заниматься.

Борис Хазанов: По-настоящему вернуться к советской системе и в том числе к советской тайной полиции, я думаю, невозможно.

Михаил Соколов: История повторяется же как фарс.

Борис Хазанов: Они выглядят пародийно, как фарс.

Михаил Соколов: А дальше что было, когда они вынесли эту бумажку - приговор особого совещания?

Борис Хазанов: Дело было так: было известно, что следствие закончено, после этого прошло месяца полтора. Затем я попал, это не была камера, а это была комната, куда собрали большое количество людей и вызывали в другую комнату. При этом одни возвращались, другие не возвращались. Возвращались те, кто получил 10 лет, а те, кто получил больше 10 лет, тот не возвращался. Происходило такое разделение.
Вас вызывали в такую комнатку, где за столом сидел плюгавого вида человек в гимнастерке, но без погон, который просто вам протягивал такой листок. На этом листке было написано: "Дело по обвинению такого-то, имя, то, другое, в антисоветской пропаганде и агитации рассмотрено особым совещанием. Постановили…". И надо подписаться. Я считаю, что это разумная мера, зачем нужен суд? Совершенно не нужно. Не нужно, конечно, и следствие, но ничего не поделаешь. Но суд можно похерить.

Михаил Соколов: Вы сказали: одни получили 10 – остались в камере, другие получили 25. Кто-то получил расстрел?

Борис Хазанов: Об этом я не слышал. Вообще неизвестно, просто говорили, что сейчас вызывали такого-то, он вернется и пойдет следующий. Вызывают следующего, а тот не вернулся. Ага, значит он получил 15 лет. Расстрельные заключенные, которых ждал расстрел, шли по каким-то другим каналам.

Михаил Соколов: Потом вы расписались, отдали бумажку.

Борис Хазанов: Потом назад и очень быстро после этого человека переводят в этапную камеру. В Бутырках это так называемая "церковь", когда-то там находилась церковь. Это большая камера, где железные нары. Здесь сидят разные люди и ожидают этапа. Я там провел недолго, я думаю, не больше недели.

Михаил Соколов: Политические и уголовные вместе?

Борис Хазанов: Я уголовников, уголовную шоблу увидел только в лагере. Все эти, и Бутырская тюрьма, не говоря уже о Внутренней, и "Матросская тишина", и особенно знаменитая "дача" - "Сухановка", где Сема Виленский сидел, исключительно жестокая тюрьма. Это все тюрьма для 58 статьи. Слово "политический" не было в ходу.
Вообще говоря, все считались формально или официально уголовными преступниками, в нашей стране политических заключенных не существует, есть только уголовные.
Потом сформировался этап, вас сажали в какую-нибудь машину, вы видели последний раз город. Обычно меня возили в "воронках", вы там ничего не можете видеть, там сидите скорчившись, все поделено на закутки, и вы сидите в темноте, скорчившись, не зная, куда вас везут. А тут я ехал в такой машине, где можно было видеть город. И это было последнее впечателение.
Затем на вокзал, но не на обычный вокзал, а куда-то какими-то другими путями, где стоял большой состав. Это был состав из столыпинских вагонов. Причем в одном отсеке, в одном купе находилось 18 человек, друг на друге буквально.
Ехали, ехали, куда ехали – неизвестно. А потом на станции, о которой я потом узнал, вдруг из всего эшелона выдернули несколько человек, по-моему, двух человек – я и еще кто-то. Наручники, конвой стоит, кругом снег. И пошли по сугробам пешком на комендантский лагпункт. А поезд поехал дальше по линии Киров – Котлас. Это была станция Сухобезводная Горьковской железной дороги, единственная, которую можно найти на карте, дальше ничего нет. Комендантский лагпункт, где вообще было очень тяжело.
Это была ужасная ледяная весна, нечего жрать, некуда деться, кругом жуткая уголовная шпана. Потом находится работа, на колодце я работал. Колодец представлял собой ледяную гору. Надо было просто носить воду в столовую. Тяжелое время.

Михаил Соколов: Сначала был голод?

Борис Хазанов: Я был на лагпункте, там провел месяца полтора. Это действительно было тяжелое время, но это не был стационарный лагпункт, менялись этапы, приходили, уходили. А потом меня привезли на стационарный лагпункт, я потом еще менял лагпункты. Все это находилось в пределах большого лагеря, который неофициально называется Унжлаг, а официальное кодовое название просто ИТЛ АЛ. Основной профиль – это лесозаготовки, лесоповал, но там были всякие другие, ремесла разные. Занимал очень большую территорию.

Михаил Соколов: Это Кировская область?

Борис Хазанов: Сухобезводный находится в Горьковской области, а большая часть лагеря – это Костромская область. Кажется, что это очень близко – это европейская Россия, на самом деле это заболоченная тайга, где почти нет лета, летом тоже холодно, комарье, климат тяжелый. При этом лагерь постепенно продвигался на северо-восток, оставляя за собой поля выжженные, уничтоженные, брошенный лес, который не успели вывезти, куртины, которые не держатся, потому что ветры.
Вообще поблизости относительно находились и другие лагеря. Находился, например, странный такой лесоповал. Потом Коми АССР, Вологодская область - это все рядом, близко.
Что касается населения Унжлага, была такая довольно забавная история. На лагпунктах обычно существует КВЧ - культурно-воспитательная часть. Это такой барак отдельный, там есть заведующий, где на столе разложены газеты, журналы. В тюрьме никаких не было ни газет, ничего, а там наконец-то было. И была даже библиотека небольшая. Там существовал какой-то баянист. И вот однажды я читал журнал "Новое время", там под рубрикой "Против клеветы и дезинформации" была помещена статья, где разоблачалась вылазка какого-то продажного журналиста, где-то напечатавшего статью, что в районе станции Сухобезводная Ивановской области имеется концентрационный лагерь с населением 70 тысяч человек: «Лживость этого утверждения видна уже из того, что в Ивановской области никакого Сухобезводного не существует». На самом деле до начала 1930 годов Сухобезводное входило в Ивановскую область, старое административное деление.
И я пытался даже прикинуть, я со временем стал ориентироваться, я, конечно, не всюду побывал, но все-таки примерно можно было прикинуть, сколько лагпунктов в этом княжестве существует. Население лагпункта среднее тоже известно: лаготделение, головной лагпункт, подкомандировки, целая система, все это соединено лагерной железной дорогой. И действительно получалось так, что во всяком случае не меньше 70 тысяч. Лагерь считался большим, но бывали и побольше.
Голод был, дело в том, когда бригадники возвращались с работы, рассаживались за этими деревянными столами на скамьях в столовой, от этих столов несло запахом кислых тряпок. Парни тащили огромные подносы, где в три этажа стояли миски с баландой, кашей. Бригадир, конечно, не присутствует, в отдельном месте, где аристократия закусывает и бреется. Помбригадира или кто-то раздавал кильки, каждому на стол кучку, причем голодные ели все, с головами, с хвостами. А вдоль стен стояли "мисколизы", которые ждали, когда ты окончишь выгребать кашу или баланду, чтобы схватить и допить или долизать остальное. Это и было самое яркое проявление голода, действительно голод был. Но он потом прошел. Тем более, что в лагере был введен в 50 годах хозрасчет, такой довольно странный, но все-таки. Начислялась зарплата и вычеты. Вычеты были за продовольствие и вещдовольствие. И существовал минимум - меньше 5 рублей зарплата не могла быть.

Михаил Соколов: А вы что делали?

Борис Хазанов: Я сначала попал на общие работы, как водится.

Михаил Соколов: Лесоповал?

Борис Хазанов: Да. Но я сначала был так называемой подготовительной колонне. Подготовительная колонна - это бригада, больше обычной бригады, но все-таки это бригада, которая расчищает просеку, вытаскивает опавший лес, освобождает для того, чтобы потом на этой просеке построить вышки. Готовят новое оцепление. Я совершенно не привык к такой работе - это была тяжелая работа.
Потом я был из этой погрузколонны списан в бригаду каких-то подсобных, то там, то здесь, делать такие мало подходящие. Первое время, конечно, я по социальной лестнице съезжал вниз, но потом это кончилось. Кроме того, я как человек грамотный и с хорошим почерком, оказалось, что самое лучшее – это то, что у меня хороший почерк, я попал на курсы бухгалтеров. Грамотных людей было очень мало. После этого я работал в конторе, бывал на работах, устраивались субботники и так далее, но все-таки это было совсем другое дело.
А когда отделили агнцев от козлищ, разделили 58 статью, то стало, конечно, легче гораздо. Потому что вы даже не представляете, а может, представляете себе, как велик этот уголовный мир.

Михаил Соколов: И как он людей терроризировал.

Борис Хазанов: Да, и терроризировал. Это копошащийся муравейник или крысятник людей, которые в массе своей не поддаются никакому исправлению или социализации, которые в условиях любого строя оказались бы за решеткой.
Это мелкий бандитизм, а иногда и жестокий бандитизм, это воришки, это сопливые подростки, люди, которые остались вечными подростками с вышибленными зубами, которые как крысы ищут, где бы что-нибудь пожрать, где бы стащить что-нибудь, прислуживают друг другу, прислуживают ворам.
Это не воры – это чернушники, это шобла, это уголовный пролетариат. А уголовная буржуазия или аристократия – это воры. Такой человек, приехав на новый лагпункт, кого-нибудь видит и сразу же спрашивает: "Вор есть?". Ему отвечают: "Есть, рыл 30".

Михаил Соколов: А это было время, когда "воры" и "суки" друг друга изводили или нет?

Борис Хазанов: Такие вещи происходили. У нас была такая история. Я находился какое-то время в бригаде, где такая вещь произошла. Это была рабочая бригада, причем бригадир, все на нарах, а он посередине на койке. И как-то раз утром проснулись, это было дело поздней осенью, окно выбито, у кого шкары стащили, у кого вообще все стащили, а у бригадира стащили сапоги. Сапоги – это символ власти, состояния. Вышли на развод. Я помню, такой был парень Масякин рядом со мной, надеялись, что людей полураздетых не погонят на работу – холодно. Ничего подобного. Этот Масякин в кальсонах рядом со мной.
И потом была облава на "Курском вокзале". "Курским вокзалом" назывался барак, где братва уголовная обреталась.
Там были такие штакетники. Первое, что я увидел, когда попал на лагпункт – это были цветы, штакетники. Я подумал: все нормально. Дорожки, трапы там были, потому что почва болотная. В зоне все ходили по трапам. Вытащили колья из штакетника и страшно избили блатарей, которых оказалось меньше. «Все под нары!» и били ногами страшно, жестоко. Я не был этому свидетелем, но я знаю, как это происходило. А потом целая такая большая группа пошла на больничку.

Михаил Соколов: Но собственность вернули?

Борис Хазанов: Ее обычно проигрывали друг другу. Что стало с сапогами – не знаю. Сапоги в России, между прочим, я замечал, - это нечто особенное.

Михаил Соколов: В той России?

Борис Хазанов: Для меня другой нет.

Михаил Соколов: Вы провели свою жизнь в лагере на позиции бухгалтера, служащего. Тем не менее, вы всю эту жизнь видели. Всегда возникает вопрос об этом лагерном опыте. Шаламов видел один лагерь, почти лагерь уничтожения, и сказал, что человек там гибнет в человеке. У, скажем, Солженицына был другой опыт, он говорил о том, что закаляет. А вы, какой вывод сделали?

Борис Хазанов: Где-то, наверное, посередине. Я бы сказал вот как: я действительно видел, как люди распадались. Распадались от всего этой, от всей этой обстановки. Обыкновенные, часто темные, простые люди, какие-нибудь бывшие, если не колхозники, то какие-нибудь сельские чиновники или что-нибудь в этом роде распадались, теряли себя, всякие моральные устои, все это разваливалось. Нужно сказать, что люди не из Центральной России, а скажем, западные украинцы и белорусы, они были значительно прочнее, у них был стержень. Многие из них были католиками. А главное, они еще сохранили крестьянскую мораль, народную морально, но достаточно строгую. Они как-то держались.

Михаил Соколов: Советская власть мало поработала?

Борис Хазанов: И советская власть мало поработала. В то время как наши люди действительно оказывались часто совершенно беспомощными. В этом смысле можно сказать, что Шаламов был прав, хотя он находился, вероятно, в гораздо более жестоких условиях, чем, допустим, я находился. Но это только часть истины, потому что на моих глазах лагерь, если не смерти, то, по крайней мере, лагерь, совершенно уничтожающий человека, превращался в лагерь жизни.
И, кроме того, существовал лагерный социум – это было общество, по-своему построенное, очень напоминавшее советское общество, но это было общество, где как во всяком социуме против воли людей, помимо воли людей или незаметно для них, но устанавливаются определенные правила - правила общежития.
И, кроме того, у меня, например, в лагере были замечательные друзья, которых я буду помнить всю свою жизнь.
Я не могу о себе, сказать, что как сказал Солженицын о Бродском: «Хорошо, что его сослали и надо было бы побольше, тогда бы он с народом познакомился!». Это, конечно, постыдное заявление.
Не могу сказать, что лагерь полезен или что-то в этом роде, мне так говорил один высокопоставленный чиновник – "так тебе и надо".Это тоже нельзя, разумеется, сказать. И вообще лагерь представляет собой аномалию, которая стала нормальным образом жизни в Советском Союзе. Так что я сам не знаю, я не стал бы соглашаться полностью ни с Шаламовым, ни с Солженицыным. Тем более, что произведения Солженицына написаны не для тех, кто сидел.

Михаил Соколов: Про друзей вы можете рассказать?

Борис Хазанов: Это были самые разные люди. С самого начала уже, когда я прибыл на лагпункт с этапом, вечером меня вызвали в контору, там сидел технорук, сидели бригадиры и меня стали спрашивать, чем я занимался раньше. Я сказал, что студент. "Что за студент?". Я не сказал, что филолог, потому что это слово непонятно, я сказал - переводчик. Тоже глупость. Когда меня назначили в подготовительную колонну и отпустили, я вышел в коридор конторы, из комнаты вышел другой человек, который подошел ко мне и заговорил со мной по-французски. Это был литовец по имени Антанас Криштопайтис, который досиживал свои 10 лет и состоял в роли секретаря при техноруке. Между прочим, одно время гораздо позже я тоже был в этом качестве. Странный, очень короткий эпизод.
Он стал моим большим другом, он очень много мне помогал, я в разных отношениях был совершенно беспомощен. А ему было 28 лет, его арестовали, когда он был 18-летним мальчиком в Литве, вообще литовцев было очень много в лагерях, за то, что он готовился стать художником, даже собирался в Париж поехать. Он что-то вроде нарисовал какую-то карикатуру на советского офицера. Он совершенно не знал русского языка. Видел времена, когда, например, по его словам, правда, недолго, но было такое время, когда после развода и после увода бригад начальник лагпункта или кто-то из этих людей входили в барак и просто расстреливал тех, кто остался лежать на нарах. Было и такое время.
Он не просто научился русскому языку, он прекрасно писал по-русски. И он был там тоже художником. Он даже сделал два моих портрета, которые, к сожалению, пропали. Он отправился в ссылку куда-то на Ангару, где было еще хуже, чем в лагере. Очень редко я получал от него письма какими-то странными путями, посылал ему кое-что, но не доходило. Это был один из них.
Другой человек, которого я могу назвать - это Петр Пастушок. Это был украинец из Ровно, он был старше меня, 14 года рождения, значит на 14 лет старше меня. Он был по профессии бухгалтер. С ним сдружились, делились, еда, все вместе. Он был очень хороший человек. Он читал "Энеиду" Котляревского, которую ему прислали. Я даже запомнил начало. Он ничего не говорил о том, почему, в лагере никто никого не расспрашивал, в чем дело. Хочет – сам скажет, не хочет – нет. Поэтому я не знаю, в чем дело. Но легко представить себе, из западной Украины очень много гребли людей.
Был человек, которого звали Чеслав Оржеховский - это был польский шляхтич и такой романтик, который переписывался с дальней женщиной, выдавая себя за крупного начальника на большом строительстве, поэтому нельзя посылать фотографии. Получал от нее очень нежные письма. Такой эпистолярный роман. Он был образованный человек, работал на курсбазе. Курсбаза - это такое место, где получают квалификацию тракториста, курсы такие. Там он работал таким техническим чертежником, хорошо действительно рисовал.
Накопил денег, заказал местному портному новую шапку, вроде папахи. Был высокий, худой и немножко косоглазый человек. Действительно, такой романтик. И в этой шапке он вышел на лагпункт, какой-то чернушник сорвал с него шапку и убежал. Был он страшно огорчен.
Я к нему приходил, потому что у него было тихо, спокойно, он ко мне очень хорошо относился. И мы сидели, либо писал письма этой женщине, либо чертил, а я читал, мне присылали книги, я читал "Фауста". Такой был человек. Он был знаком с Криштопайтисом и постоянно с ним пикировался. Выяснилось, что это старая традиция: поляки и литовцы вечно между собой так. Кроме того у него был один приятель, которого я видел только очень короткое время, Эдуард Валюлик. Тот ходил в страшно выцветшей офицерской, каким-то образом она у него осталась, гимнастерке, оказывается, он был то ли офицером, то ли солдатом Армии Краевой.

Михаил Соколов: Приличное общество вам было обеспечено.

Борис Хазанов: Как сказать, их было очень мало. Я знал еще одного человека, не могу вспомнить его имя, он писал стихи. И когда умер Сталин, то он мне под большим секретом показал написанную им оду, которая называлась "На смерть тирана".

Михаил Соколов: А вы как узнали, как Сталин умер?

Борис Хазанов: Все бараки были радиофицированы. Несколько дней подряд сообщалось о болезни Сталина и чувствовалось, что дело пахнет керосином. Фактически Ус уже, что называется, отбросил копыта, но это все не сообщалось. И наконец Левитан таким гробовым голосом, сначала он говорил: "Товарищ Сталин потерял сознание", – такая была фраза. Потом стало ясно, что товарища Сталина уже не существует.
И знаете, распространилась совершенно невидимая, подавленная, но хорошо ощущаемая злобная радость охватила людей. Никто, конечно, вслух не мог говорить в лагере, как и на воле, существовали и стукачи, и оперуполномоченные. А люди религиозные намекали на то, что, дескать, Бог наконец его наказал. Нельзя сказать, что это произвело особенный шум, просто такая злобная радость.
Потом проходило время, проходили месяцы, как будто ничего не менялось. Потом стали понемножку выдергивать отдельных людей на освобождение, то одного, то другого с пересмотром дела. Я, например, освободился через два года после того, как умер Сталин, был освобожден, называлось "условно-досрочно", с "волчьим билетом", с паспортом с отметкой 55. Как-то раз я оказался в эти дни на станции, лагерный полустанок, тут стоял состав, видимо, только что прибывший, может быть даже и не к нам - это были "жучки", уголовная шпана. И высунулась такая сопливая морда, и такой голос очень специфический, аденоидный голос выкрикнул: "Ус подох!".

Михаил Соколов: А выходили как оттуда – из лагерей?

Борис Хазанов: Выходил я вот как. Меня вызвали, приехала комиссия. Я ужасно волновался, почти не мог говорить. Там все продолжалось несколько минут: кто такой, и так далее. Я получал сначала устно, письменно сообщение о том, что я буду освобожден. После этого прошло еще сколько-то недель, и наконец, меня вызвали к вахте. Там собралось несколько человек с деревянными чемоданчиками, у меня тоже был такой фибровый чемодан, но с книгами, у меня никаких вещей не было, были книги, которые мне присылали, которые я таскал с лагпункта на лагпункт. На книги никто не покушался, воровать их никто не стал бы. Только надзиратель эти книги листал: "Это по-каковски? Ну ладно".
Открылись ворота, и я пошел. Доехали по лагерной железной дороге в теплушке до станции Сухобезводная, где я должен был получить документы. Я получил справку об освобождении, которая, между прочим, у меня до сих пор хранится, как ни странно, с фотографией и грифом "Видом на жительство не служит. При утере не возобновляется" и билет на дорогу. Меня спросили: "Куда едешь?". Я говорю: "В Москву". "В Москву нельзя". Но это я знал и так заранее. Я выбрал Клин - это за 101 километром. Потом оказалось, что я не один такой, много было таких. Причем, к таким людям, как я, местное начальство, я получил паспорт, относилось с уважением. Помню бериевскую амнистию, когда как из трубы вылилась уголовная шпана. И к таким людям, как я, относились уважительно. Ходил как будто по воздуху, по облакам, висел в воздухе.

Михаил Соколов: Дальше – медицина?

Борис Хазанов: А дальше да. Я сначала с опаской, потом осмелев, я ездил в Москву к своим родителям. Приезжал один человек из лагерных мест и сказал мне: "Поступай в медицинский институт". Я вспоминал, что я когда-то подумывал об этом. А главное, я знал, что значит быть даже не врачом, а каким-нибудь "лепилой", фельдшером и так далее, что это значит быть в лагере - тебя уже на общие работы не погонят. И я возымел такую совершенно безумную идею. Я узнал о том, что в Калинин переехал один из ленинградских медицинских институтов, собрал документы, поехал туда. В приемной комиссии эти документы приняли. Я вернулся и стал готовиться по физике, по химии, потому что за 11 лет я почти ничего не помнил. Сочинение я мог написать, иностранный язык был не проблема, а вот физика и химия. Я действительно так хорошо подготовился, что сдал все экзамены на 5.
Потом было собеседование с поступающими. Декан меня спросил: "Где вы работали?". Я говорю: "Был в заключении". Тут наступило молчание. И дальше выяснилось, что мою биографию, в которой я все написал, никто не читал. Доцент неорганической химии был Малиновский, сказал: "Павел Игнатьевич, надо бы проверить документы". На что Павел Игнатьевич – это декан, святой человек просто, сказал: "У него же есть паспорт, значит, уже проверили". И на этом закончилось.

Михаил Соколов: Борис Моисеевич, мы говорили об этой утонувшей Атлантиде, советской Атлантиде, что-то из нее в нынешнем времени, вы смотрите отсюда, из Германии, со стороны, за период последнего десятилетия всплывает, возвращается?

Борис Хазанов: Прошло 20 лет после крушения советской власти – это ничтожный срок. И конечно, следы полицейской цивилизации, традиций бюрократии, традиций более высокой власти, как ведет себя эта власть, с одной стороны нагло, с другой стороны совершенно беспомощно. Вот это отсутствие политической школы, общая какая-то с одной стороны разнузданность, а с другой стороны растерянность, все это, конечно, наследие советского времени, и очень прочное наследие.
Рассчитывать на то, что следы этого советского политического, гражданского, человеческого воспитания сотрутся, невозможно. Нет, они еще долгое время будут продолжаться. И нужно хотя бы, чтобы вымерло все поколение. Вы помните, что для того, чтобы евреи добрались до Земли обетованной, нужно было прошагать по пустыне 40 лет, потому что по какому-то высшему замыслу нужно было, чтобы поколение рабов вымерло.
Я никакого оптимизма не испытываю, просто я думаю, что пессимизм конструктивен, если хотите. Это одна сторона дела.
А другая сторона дела: советская власть оставила, по-моему, очень важное наследие, о котором невозможно сказать однозначно, что это плохо или, что это хорошо – это все вместе. Именно она создала предпосылки для массового общества.
Советская власть, партия большевиков ставила своей целью создать нового человека. По иронии истории она действительно создала нового человека, совсем не такого, о котором кто-нибудь там мечтал. Хотя, я думаю, Сталин уже не мечтал. А именно созданы предпосылки для массового общества западного типа, западноевропейского, американского, которое, может быть, сейчас действительно формируется на наших глазах.
Это общество, я думаю, нечто новое в истории. Но это уже особая тема.

http://www.svobodanews.ru/content/trans ... n=GazetaRu

[Togrevlis]

Добровольно принудительно...

В редакцию "Правды" за первую половину мая 1951 г. поступило более ста писем об извращениях в проведении подписки на Государственный заем развития народного хозяйства СССР (выпуска 1951 г.) в отдельных организациях...
Приводим наиболее характерные письма и выдержки из них...


Гучий И. А. (Днепропетровская область, Петропавловский район, лубзавод, письмо N 56307/27): "При подписке на заем 1951 г. на Петропавловском лубзаводе уволены с работы шесть рабочих за несогласие подписаться на предложенную им сумму. Все они обратились в профсоюзную организацию с жалобой, на которую я, как профорг, не в состоянии был им ответить. Прошу вас сообщить нам, правильно ли поступила дирекция и следует ли восстановить рабочих"...


Анонимное. (Полтавская область, Чернухинский район, с. Вороньки, письмо N 54621/77): "У нас проходила подписка на заем так: председатель сельсовета тов. Луговой написал списки, назначил сумму от 200 до 500 рублей и сказал, кто не подпишется, значит, делаем обыск и, если у кого найдем подозрительное, будем отдавать под суд. Колхозники начали возмущаться, тогда он, не долго думая, вызвал милицию и начал пугать и ругаться"...


Серебряков (Казань, письмо N 53345): "3 мая во время подписки на заем в г. Казани на пошивочной фабрике N 3, где секретарем партийной организации тов. Князев, применили метод принуждения. Оставили на фабрике смену с 12 часов ночи до семи утра. Руководители установили сами сумму подписки и насильно заставляли подписываться".


Журов А. С. (г. Тула, Садовый пер., д. N 9, кв. 3, письмо N 54323/97): "Учителя Косогорской школы были крайне возмущены, когда 3 мая, явившись в канцелярию школы за зарплатой, узнали о распоряжении директора Мишукова о задержании зарплаты тем, кто предварительно не подпишется на заем"...


Несколько писем получено из воинских частей...


Гончаров И. И. (полевая почта 30178, письмо N 55443): "3 мая при подписке на заем развития народного хозяйства СССР я изъявил желание подписаться на 150% месячного содержания, на что ответственное лицо при подписке не согласилось. В дальнейшем я был вызван в кабинет командира воинской части N 30178 тов. Пескова, где присутствовал один из партийных руководителей в/ч 78585 тов. Шинкаренко, которому и изложил свои доводы, почему не подписался на большую сумму. Тогда тов. Шинкаренко заявил, что у меня якобы антипартийная душа, что я незаслуженно являюсь коммунистом с 1944 г., что для него известно, чем я занимался в период войны с 1941-45 гг., находясь все время на различных фронтах, что я являюсь шпионом и целый ряд других оскорблений, не поддавшихся описанию. Я, как коммунист и воин Советской Армии, не слышал подобных оскорблений не только по своему адресу, но даже по адресу врагов. Считаю своим долгом просить редакцию разобраться с этим вопросом".


Из обзора писем в "Правду", направленного в ЦК ВКП(б), 1951 г.

http://www.kommersant.ru/doc/1629209

А в итоге получили:

[Vad]

Все не угомонишься?

погибли и были ранены 320 тысяч советских солдат и офицеров... Противник потерял убитыми около 100 тысяч человек.

Ну и какова цена этого сочинения после таких передергиваний?
320 против 100... Только у нас посчитали убитых и раненых, а у немцев только убитых. "Ловкость рук и никакого машинства!"(с)
Общепринято считать, что соотношение убитых и раненых приблизительно один к трем. Это означает, что потери немцев составили 400 тысяч, не считая пленных - а это тоже безвозвратные (на период войны) потери.

За копипастой уже ничего другого не разглядишь.
По-моему, тут несколько другой контекст. Речь не о соотношении потерь, а зачем было гнать, чтобы получить такие потери?

[east_in]

Речь не о соотношении потерь, а зачем было гнать, чтобы получить такие потери?

]
Я бы не сказал, что операция длительностью в 108 дней и с максимальным продвижением в 400-450 км это гнать. Скорее медленое прогрызание подготовленой обороны отягощеное регулярными драпами пехоты от контратакующих немцев. Дед говорил, что такого драпа от возгласа "Немецкие танки!" он с 41 не видел.

[MrC]

http://rutube.ru/tracks/4176511.html?v= ... fb96007238
http://www.kurginyan.ru/publ.shtml?cmd=add&cat=4&id=148

[Filimon Кykyev]

Речь не о соотношении потерь, а зачем было гнать, чтобы получить такие потери?

Я бы не сказал, что операция длительностью в 108 дней и с максимальным продвижением в 400-450 км это гнать...

Абстактно: три таких операции и немец был бы отброшен от Москвы к границам за год.
Быстрое продвижение вперед чревато отрывом от тылов (снабжения) и угрозой окружения.
Вспомните про красноармейцев оказавшихся в польском плену и их участи.

[east_in]

Речь не о соотношении потерь, а зачем было гнать, чтобы получить такие потери?

Я бы не сказал, что операция длительностью в 108 дней и с максимальным продвижением в 400-450 км это гнать...

Абстактно: три таких операции и немец был бы отброшен от Москвы к границам за год.
Быстрое продвижение вперед чревато отрывом от тылов (снабжения) и угрозой окружения.
Вспомните про красноармейцев оказавшихся в польском плену и их участи.

Если посмотреть на эту операцию, то как раз видим несколькео пауз как раз для подтяжки тылов и перегруппировки.

[Filimon Кykyev]

east_in согласен.

Из последних новостей о т. Сталине и народе:

Пенсионерка Петрова на экскурсии в музее восковых фигур три часа жаловалась Сталину на жизнь и нынешнюю власть...

[Togrevlis]

От Львова до Елань-Колена
— 19.05.11 20:31 —

Мои деды были на фронте, по эту его сторону, и вернулся с войны только один. Никто из моих родственников на неправильной стороне не воевал. Что, однако же, не возлагает на меня обязанности огульно хвалить коммунистов и вообще начальников и казенных платных идеологов — кого бы и сколько бы они ни убили, ни обманули, ни оскорбили. Поехали дальше.

Нехорошо бить стариков. Которые пришли с красным флагом к Вечному огню отметить День Победы. Даже если среди них были палачи из НКВД? Пулеметчики из заградотрядов? Надзиратели из советских концлагерей, где морили голодом «кулаков»?

А вторая сторона говорит: били ветеранов, отрывали у них ленты? Тогда покажите видео! Может, такого и нету. Ну, молодежь орала, корчила рожи — ах, ах! отрывала ленточки — но не у фронтовиков все же. Фронтовиков показали: они давали интервью, при параде, в целости и сохранности.

Но это так, детали. Дам вам без перевода — небось разберетесь, а нет — так просто появится тамошний колорит — цитату из киевской газеты с таким еще мнением: «Обурення українців у Львові та їхній масовий вихід на вулиці у цей день були зумовлені не бажанням «перешкодити ветеранам покласти квіти до могил», а нахабними спробами провести у центрі Львова марш відвертих російських шовіністів під червоними прапорами. Зрештою, Львівських ветеранів, які напередодні заявили, що не використовуватимуть криваву символіку, міліція покласти квіти на Марсове поле не допустила, а от червонапрапорним заїжджим рецидивістам зробили «зелену вулицю». Схоже, цю провокацію влаштовано на експорт для розкрутки президентської кампанії кремлівського господаря Януковича — Путіна». Это так, для справки — вы, как читатели русской прессы, давно уж от второго мнения отвыкли.

А теперь скажите мне, что хорошо убивать и сажать людей за то, что они еще до 1991 года добивались независимости Украины. Я вам тут не буду хвалить молодых украинских националистов. Но у меня такое чувство, что никто из начальников с ребятами не разговаривал про это! Как при советах молчали (или врали), так и сейчас то же самое. И никто с ними не дискутировал на такую тему: а отчего вдруг поголовно плохи и они сами, и их деды-националисты.

Давайте для ясности говорить тут только про тех «зеленых братьев», кто бил и фашистов, и сталинских соколов, кто воевал за свободу и независимость страны, которую они считали своей — какое нахальство, а? Страну считать своей! Не получив на то разрешения у ЦК КПСС! Который, кстати, куда подевался, ау! Коммунисты точно так же не все служили в НКВД и не все стреляли в затылок узникам.

У националистов был желто-голубой флаг и был трезубец. Это все теперь государственные символы Украины, которая, как мечтали бандеровцы в отличие от красноармейцев, стала независимой. Вот это все, что я перечислил, — это же преступно, так? Или все-таки нет? Может, Украину признали только экзотические острова типа Науру или Россию тоже уболтали? Ну надо или как-то уважить тех борцов, извиниться, чаще всего посмертно. Если не посадить, так хоть пожурить чекистов, которые душили сторонников украинской независимости. Расстреливали националистов, которые ненавидели Сталина, и советскую власть, и коммунистов. Или, если уж коса на камень, взять да отменить указ о признании Россией украинской независимости, раз она так нехороша! Либо признать — либо идти войной, а то ни туда ни сюда, ни нашим ни вашим. Неконкретно.

А вот цитатка из «правильного» текста: «Надо сказать, что сталинские репрессии 1940—1941 годов сыграли на руку ОУН». Какие репрессии? Неужели при эффективном менеджере и отце народов расстреливали невиновных? Ну убили ваших родственников ни за что — надо заткнуться, лес рубят — щепки летят, вон и в наше время сколько Цапок убивал, интеллигентные люди терпели же… Спокойней надо и без лишних вопросов. Покажите хорошее воспитание. И еще вопрос: тамбовские повстанцы-антоновцы, которые в 1922-м стреляли в красноармейцев-карателей, — тоже плохие? Тоже неправильные? Да или нет?

В общем, с ребятами никто разговаривать не стал. Как всегда. У них вопросы, на которые никто не берется дать ответы.

Возможно, вас резануло слово «бандеровцы». Про Степана Бандеру скажу только, напомню, что перед войной он три года сидел в польской тюрьме за «антипольскую деятельность» — а именно хотел независимости Украины. В 1939 году немцы, забрав свою часть Польши, поделенной между красными и коричневыми, Бандеру освободили, и он с ними вел переговоры. Надо как-то объяснить львовским пацанам, почему Сталину можно было сотрудничать с Гитлером, и вооружать его, и слать ему нефть, и учить его летчиков в училищах Липецка, и вместе дербанить ту же Польшу… Скажите: Сталину можно потому-то и потому-то, а Бандере нельзя потому-то и потому-то. Любая версия будет засчитана. Скажите же что-нибудь.

Интересно, что и Сталин, и Бандера дружили с фашистами до начала третьей декады июня 1941-го. После чего Сталин куда-то спрятался и долго отмалчивался, а главный украинский националист, не спросясь у фюрера, заявил, что Украина будет независимой (откуда он знал?). Поскольку в планы фашистов (равно как и коммунистов — какое трогательное единодушие) не входило предоставление Украине независимости, а от своих слов Бандера не отказался, в сентябре его посадили в концлагерь Заксенхаузен — это под Берлином, минут 40 на электричке, — где он и просидел до сентября 1944-го. Он не воевал на стороне фашистов хотя бы потому, что из немецкого концлагеря это было затруднительно чисто по техническим причинам. Это сейчас наши воры в законе шлют на волю малявы и руководят своими промыслами, а при фашистах, бывало, не забалуешь. Да и выйдя из лагеря — тоже не воевал Бандера, это подтверждают и гэбэшные источники. Московские казенные пропагандисты просто не видят в упор этих львовских пацанов. И не желают с ними разговаривать про Бандеру и про людей, которые объявляли себя бандеровцами, — потому что им нравились какие-то его идеи, а не потому что он ими командовал.

Эти пацаны могут еще спросить и спрашивают — загляните на форумы: «А почему вы думаете, что можете нас, иностранцев, учить? Кто вам дал право? У вас вон в вашей стране ваши граждане не то что кого-то толкают, или ленточки срывают, или букеты топчут — да просто взрывают людей чуть не каждый день! В России вон ветераны фронтовые ордена отсылают Путину (из Елань-Колена, например) и жалуются на него Обаме, потому что чувствуют себя старики ненужными! Вы сначала дома порядок наведите, вон у вас коррупция какая, а потом соседей учите».

Вопросов полно. Не только у украинцев. Хотите поговорить об этом? Или вместо этого будем дистанционно, из безопасного далека, воспитывать горячих иностранных парней (из города Львова, который мы с фюрером отняли у Польши и после подарили Украине)? Которые никого не убили? А только, говорят, оторвали ленту у кого-то? Ну а что, так проще. И ни к чему не обязывает…

А вот в Екатеринбурге ленты не срывают. Евгений Ройзман в своем ЖЖ как-то вывесил видео, сюжет — открытая торговля героином в городе. Так наркодилеры ездят на авто — вы будете смеяться — с георгиевской ленточкой. И никому нет до этого дела. Не Львов, слава богу.


Тeги: колонка Игоря Свинаренко, львовское столкновение 9 мая, украинский национализм

http://www.gazeta.ru/column/svinarenko/3623361.shtml

[east_in]

Togrevlis

И новоцитируемый автор тоже плохо знает историю.

[Togrevlis]

east_in
историю не знает вообще.

[east_in]

east_in
историю не знает вообще.

Не знает вообще неправильно. Слышал же он краем уха

Надо как-то объяснить львовским пацанам, почему Сталину можно было ... вооружать его[Гитлера], ..., и учить его летчиков в училищах Липецка,

[Togrevlis]

Ну, и?

[humba]

http://www.youtube.com/watch?v=YkfTq1oc308

[Togrevlis]

Индустрия страны победителей http://www.youtube.com/watch?v=GyWgP5xqti8
http://www.youtube.com/watch?v=XV82xtlCGIk
http://www.youtube.com/watch?v=1DrA6RzToW0
http://www.youtube.com/watch?v=c9S6uTqk4xE

И прошу заметить, что это документальные кадры, а не тупая нарезка и дебильный коммент "если бы, да кабы"?

Р.S. То humba, так где же экономика победителей?

[humba]

Togrevlis, а чо такой маленький пост? Хде фоточке? Хде копипаста?

[Togrevlis]

Togrevlis, а чо такой маленький пост? Хде фоточке? Хде копипаста?

Вот смотри, я тебе задал вопрос, а вместо ответа- Три вопроса получил
Ну и как с тобой вести диалог?
Только так:

[Мангуст]

Сталин — Правда и ложь (В.М. Жухрай)
http://smotri.com/video/view/?id=v1686764702c

[Togrevlis]

Сталин - только правда, никакой лжи.
http://www.youtube.com/watch?v=wpgRu6amgHQ