Еще про добрых немцев из Рузского района. Никого не убили, вели себя тихо-мирно.
Александра Иванова, дер. Голосово Рузский район.
С приходом немцев в нашу небольшую деревушку Голосово мы поняли, что пришли враги и ничего хорошего от них ждать нельзя. Они оказались наглыми, злыми и бессердечными. Они нас не считали за людей. Им нужны были только наши дома, наши зимние запасы продовольствия и домашняя птица. Мы им были не нужны. Впечатление было такое, как будто их в Германии не кормили. Очень скоро мы оказались на улице. Мы стояли и ждали, что будет дальше. К нам подошел немецкий офицер, говоривший по-русски, и сказал, что в деревне нам оставаться нельзя и в другую деревню идти тоже нельзя. Мы были в растерянности. Никто не мог сказать, что же нам можно делать. Кто-то из мужчин сказал, что нас могут вывести в поле и расстрелять. Такой выход из положения никого не устраивал. И к нашей растерянности добавился еще и страх за собственную жизнь.
Дело было к ночи. Стоять на улице без движения становилось невыносимо. Выручили женщины. Они предложили поселиться в блиндажах, оставленных нашими бойцами при отступлении. Это был единственный выход из сложного положения. Мы стали занимать блиндажи, которые были расположены в ста метрах от деревни. Немцев как будто это устраивало. Все деревенские жители разместились в четырех блиндажах. Было тесно, но зато тепло. Немцы приходили к нам в блиндажи. Они всматривались в лица людей, надеясь обнаружить подозрительных людей или партизан, которые в наших местах были и давали о себе знать. Жители, осмелев, обращались к немцам с просьбой посетить свои дома, чтобы взять оттуда что-либо из теплой одежды, но получали отказ. Отказывая, немцы указывали на автомат. И сразу всем было понятно.
Теперь, когда над головой была крыша, нужно было подумать о продовольствии. К счастью, недалеко от наших блиндажей стоял колхозный сарай, наполненный необмолоченными снопами ржи. Все решили, что с голода не умрем.
Встал вопрос, каким образом взять из сарая снопы. Мы стали следить за деревенской улицей, по которой прохаживались часовые. Как правило, патрулирование осуществлялось четверкой гитлеровцев. Когда одна пара немцев подходила к одному краю деревни, другая пара подходила к другому краю деревни. Затем они шли навстречу друг другу. Мы отметили, что можно находиться вне поля зрения часовых минуты три. За это время можно было добежать до сарая и схватить один или два снопа и быстро возвратиться назад. В каждом блиндаже были смелые и проворные мальчишки, которые согласились проделать такую работу и которые выручали нас всех. У нас была возможность иметь пищу и сидеть в блиндаже не на земле, а на соломе.
Фураев "Это было в сорок первом, в сорок памятном году"
В ПАМЯТЬ о ЗОЕ
Re: В ПАМЯТЬ о ЗОЕ
В Рузском районе живет дедок-краевед. Много лет записывал рассказы о войне своих земляков. Набралось на толстую книгу. Но издавать её никому не охота. Привожу еще рассказ из этой неизданной рукописи:
Это был Витя из деревни Грибцово
В начале 1942 года я находился на лечении в Москве в военном госпитале. Там было много несовершеннолетних пареньков, которые из-за шалости своей пострадали от оставленных немцами мин, гранат и других взрывчатых предметов. Где-то в конце февраля 1942 года к нам в палату поступил паренек из Рузской больницы. Мы познакомились с ним. Это был Виктор, житель деревни Грибцово Рузского района. Мы с ним подружились, много говорили о наших бедах и о том, как случилось, что мы оказались в госпитале на 3-ей Мещанской улице. Я ему рассказал о своей беде, а он – о своей. Его рассказ меня взволновал настолько, что я на всю жизнь запомнил его и чуть ли не-дословно могу передать его содержание.
В октябре 1941 года немцы вошли в нашу деревню Грибцово говоривший по-русски, объяснил, что всем нужно идти в соседнюю деревню Петрищево, что там будут казнить партизанку, которая поджигала дома. Когда мы пришли в деревню Петрищево, то увидели посередине деревни виселицу и около нее группу немецких солдат и с ними деревенского старосту.
Все ждали, что будет дальше. Ждать пришлось недолго и расселились по нашим домам. Жители деревни вынуждены были поселиться в погребах и коровниках. В конце ноября 1941 года жителей нашей деревни немцы стали выгонять на улицу. Немецкий офицер, хорошо. От одного из домов отделилась группа немецких солдат, в окружении которых шел офицер и рядом с ним шла девушка. Она была легко одета и без обуви. Офицер что-то ей говорил. Она шла с опущенной головой и вряд ли его слушала. Девушку подвели к виселице, солдат, стоящий у виселицы, помог ей подняться на стоящие под ней ящики и одел ей петлю на шею. Девушка гордо подняла голову и что-то хотела сказать, но, рядом стоящий солдат, выбил из-под ее ног ящики, и на мгновение наступила тишина. Люди стояли в оцепенении. Затем в толпе послышался плач. Плакала немолодая женщина. Люди продолжали стоять. Кто-то в толпе сказал: «За что же такую молодую убили эти звери? Как звать-то ее, страдалицу?» Одна из женщин проговорила: «Она была в моей хате, там немцы издевались над ней. Задавали ей тот же вопрос. Девушка сказала, что зовут ее Таня».
Немецкий офицер подал сигнал, чтобы все замолчали, и стал говорить, обращаясь к толпе. Затем он замахал руками, и все поняли, что нужно расходиться. Люди молча расходились по своим домам. Каждый думал о чем-то своем.
Мне тогда было 13 лет. Я вместе с другими ребятами шел впереди толпы. На обочине дороги я увидел противотанковую гранату и решил ногой отбросить ее подальше от дороги. Но раздался взрыв, и я потерял сознание.
Жители нашей деревни меня подобрали и принесли в наш коровник. Мать моя не знала, что делать. Она обратилась к немецкому доктору. Он согласился помочь. До прихода доктора я уже пришел в сознание и узнал, что мне оторвало ногу ниже колена. Немецкий доктор пилой отпилил мне часть ноги, но отпилил не под прямым углом, а под острым. Мать моя обмотала мою ногу тряпьем и только могла сказать: «Терпи, сынок». Когда пришли наши, в начале января, то меня увезли в Рузу, а оттуда в Москву. А там опять пилили мою ногу, но уже под прямым углом.
Это был Витя из деревни Грибцово
В начале 1942 года я находился на лечении в Москве в военном госпитале. Там было много несовершеннолетних пареньков, которые из-за шалости своей пострадали от оставленных немцами мин, гранат и других взрывчатых предметов. Где-то в конце февраля 1942 года к нам в палату поступил паренек из Рузской больницы. Мы познакомились с ним. Это был Виктор, житель деревни Грибцово Рузского района. Мы с ним подружились, много говорили о наших бедах и о том, как случилось, что мы оказались в госпитале на 3-ей Мещанской улице. Я ему рассказал о своей беде, а он – о своей. Его рассказ меня взволновал настолько, что я на всю жизнь запомнил его и чуть ли не-дословно могу передать его содержание.
В октябре 1941 года немцы вошли в нашу деревню Грибцово говоривший по-русски, объяснил, что всем нужно идти в соседнюю деревню Петрищево, что там будут казнить партизанку, которая поджигала дома. Когда мы пришли в деревню Петрищево, то увидели посередине деревни виселицу и около нее группу немецких солдат и с ними деревенского старосту.
Все ждали, что будет дальше. Ждать пришлось недолго и расселились по нашим домам. Жители деревни вынуждены были поселиться в погребах и коровниках. В конце ноября 1941 года жителей нашей деревни немцы стали выгонять на улицу. Немецкий офицер, хорошо. От одного из домов отделилась группа немецких солдат, в окружении которых шел офицер и рядом с ним шла девушка. Она была легко одета и без обуви. Офицер что-то ей говорил. Она шла с опущенной головой и вряд ли его слушала. Девушку подвели к виселице, солдат, стоящий у виселицы, помог ей подняться на стоящие под ней ящики и одел ей петлю на шею. Девушка гордо подняла голову и что-то хотела сказать, но, рядом стоящий солдат, выбил из-под ее ног ящики, и на мгновение наступила тишина. Люди стояли в оцепенении. Затем в толпе послышался плач. Плакала немолодая женщина. Люди продолжали стоять. Кто-то в толпе сказал: «За что же такую молодую убили эти звери? Как звать-то ее, страдалицу?» Одна из женщин проговорила: «Она была в моей хате, там немцы издевались над ней. Задавали ей тот же вопрос. Девушка сказала, что зовут ее Таня».
Немецкий офицер подал сигнал, чтобы все замолчали, и стал говорить, обращаясь к толпе. Затем он замахал руками, и все поняли, что нужно расходиться. Люди молча расходились по своим домам. Каждый думал о чем-то своем.
Мне тогда было 13 лет. Я вместе с другими ребятами шел впереди толпы. На обочине дороги я увидел противотанковую гранату и решил ногой отбросить ее подальше от дороги. Но раздался взрыв, и я потерял сознание.
Жители нашей деревни меня подобрали и принесли в наш коровник. Мать моя не знала, что делать. Она обратилась к немецкому доктору. Он согласился помочь. До прихода доктора я уже пришел в сознание и узнал, что мне оторвало ногу ниже колена. Немецкий доктор пилой отпилил мне часть ноги, но отпилил не под прямым углом, а под острым. Мать моя обмотала мою ногу тряпьем и только могла сказать: «Терпи, сынок». Когда пришли наши, в начале января, то меня увезли в Рузу, а оттуда в Москву. А там опять пилили мою ногу, но уже под прямым углом.