Мазыками называли себя офени — те самые коробейники, о которых поется в старой русской песне. Офени жили на территории теперешних Владимирской и Ивановской областей, занимая местность от Коврова до Шуи с запада на восток и от Южи до Суздаля с севера на юг. Иногда их называли Суздала, иногда ходоки или ходебщики. Они ходили со своими коробушками или разъезжали на телегах с мелким товаром по всей Руси Великой и даже за ее пределами.
Офени создали тайный язык — маяк, как создавали в старину свои языки все ремесленные цеха. Через Владимирский централ — основную пересыльную тюрьму царской России — их язык закрепился у воров под именем фени, маяков и музыки. Музыка явно происходит от второго самоназвания офеней — Мазыков. Мазыки, очевидно, есть искажение офеньского самоназвания — мае, масыга, что в свою очередь, видимо, лишь чтение наоборот местоимения сам — я сам.
Однако мои «информаторы», как это принято называть в этнографии, а лучше, мои учители, говорили, что мазыки это искажение слова музыки, то есть скоморохи. И свои знания они вели от скоморохов, которые, как они утверждали, осели среди офеней при Петре Первом. Насколько это достоверно, я не знаю. Документальных подтверждений нет. Но если учесть, что с конца XIX века офени как сообщество, основывающееся на торговле вразнос, исчезает, убитое появившейся железной дорогой и ростом крупной промышленности, а сами офени постепенно растворяются в местном населении, то ясно, что для сохранения тех знаний, что мне довелось собрать, нужна была какая-то особая культура. Некая общественная среда, способная хранить и передавать. А ею может быть только сообщество, воспитанное в определенных обычаях.
Впрочем, и она не выдержала испытания советским строем. Я видел детей и внуков моих учителей. Они не только не хотели брать всего этого, но даже стыдились своих дедов, считая их «ненормальными». Это, пожалуй, верно...
Введение. Мазыки
Давая этому разделу название Этнография, я не очень точен.
Единственные этнографические материалы, которыми я располагаю, были собраны мною самим во время моих собственных этнографических или, точнее, этнопсихологических экспедиций. Причем, полупрофессиональных. Просто я, как историк по образованию, изучал историю своего родного края и собирал народные промыслы и ремесла.
Ранней весной 1985 года во время одной из поездок я оказался в деревне, из которой был родом. Это деревня Фефелово Савинского района Ивановской области. И там моя старая знакомая, соседка тетя Шура — Александра Егоровна Морозова — рассказала мне про Доку, который жил в соседней деревне. Доками на Руси называли знатоков какого-то дела. Но иногда вообще людей умных, знающих и даже способных на чудеса.
Надеясь на то, что этот Дока может знать какое-то неожиданное ремесло, я упросил тетю Шуру познакомить меня с ним.
И действительно, этот Дока знал совершенно неожиданное ремесло. Этнографы классифицировали бы его как колдуна. Но сам он называл себя Мазыком.
Мазыки было другим именем, точнее, самоназванием офеней — торговцев вразнос с лотков, много веков торговавших по всей Руси и дальше. Деревня, где жил Дока, — имени его я не называю, так он просил, — стояла на самой окраине офеньского мира, который простирался от Савина и Южи в теперешней Ивановской области и до Коврова и Суздаля во Владимирской. Когда-то все это было единой Владимирской губернией, являющейся сердцем русского Верхневолжья.
Несмотря на то, что самоназвание мазыки, масыги в словарях офеньского языка означает всего лишь производное от Мас, Масыга — то есть «я сам», — и ощущается общим для всех офеней, старики, с которыми я познакомился в те мои экспедиции, видели за этим словом особый смысл. Они явно выделяли себя из общей массы офеней и считали не просто коробейниками, а потомками «скоморохов-музыков», пришедших в офеньский мирок и поселившихся здесь в самом конце XVII века. Связь Масыгов-Мазыков с Музыками, вероятней всего, является случайной и должна быть названа «народной этимологией», то есть приписыванием происхождения слову по внешнему созвучию. Но они ее держались.
Мои предки — и дед Владимир Харлампиевич Комаров, и бабушка Екатерина Ильинична Богомолова — тоже принадлежали к их числу, поэтому Дока и принял меня. Принял и в том смысле, что вообще впустил в свой дом, и в том, что стал считать своим учеником.
Этнографы знают, как сложна для изучения тема народного колдовства. Единственное, в чем более или менее продвинулись собиратели, — это народные заговоры и бытовая магия, сохранившаяся на уровне бытовых примет и обычаев. Материалов по колдовству чрезвычайно мало, а уж таких, что были собраны у живых колдунов, и вообще почти нет. После первой же встречи с Докой я неделю просидел в Научной библиотеке, подымая все такие материалы, а когда прочитал их, то понял, как мне повезло. Поэтому, когда Дока, или, как я привык его называть, Степаныч, дал мне понять, что дальше будет мне рассказывать о своей хитрой науке, только если я захочу ей обучаться, я мгновенно согласился. Так что мои сборы были, по сути, ученичеством